Рабин, он и в Африке Гут

– Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, – заявил Жомов. – И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой!

Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски.

Глава 4

То, что творилось утром в лагере переселенцев, праздником назвать было никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось, чем на завтрак набить животы, при этом не заплатив ничего совершенно, но не хлебом же единым люди живы. Хотелось бы и мяса к столу. И от самогонки, остатки которой самым бессердечным образом вылакали вчера менты, никто из переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной лентой выстроилась у единственного в окрестностях родника, тоже утомляла изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели молча терпели все. А те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до следующего бархана, не отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно не принимать – издержки переезда и не более.

Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай – «у Попова») появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно – Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь… То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь.

– Перловка в армии и то приятней на вкус была, – недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. – Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется.

Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.

Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали.

В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это – первый шаг на пути к пневмонии.

– Я тебе поиграю с холодным оружием! – рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.

– Фу, Мурзик. Сидеть, – тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. – Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно.

Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел.

– Г-г-гы!.. – завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.

– Да пошел ты, – буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. – Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.