Рабочее созвездие

Ваня не помнил деда Погорельца. На долю российских ребятишек выпадали участи пострашнее: не помнить в лицо отцов, так и не вернувшихся с войн. Не помнить в лицо, но по рассказам бабушек и матерей знать наизусть, что слыли они вечными тружениками и пахарями исконными. Бесследно никто не уходит. Иосифа Погорельца земля снабдила силой, земля и отняла ее. И уж не ахти какие пожитки оставил он после себя. Но силу русского духа и преданность труду сумел он передать по крови и детям, и внукам, и правнукам они передадутся, как передались ему от его прадеда. Великое наследство. И нет цены наследству этому, и нескончаемо оно.

Каждый в юности своей старается подражать кому-нибудь из близких родственников. Ваня Погорелец хотел быть похожим на деда Иосифа. Нет, не наружностью, он его не видел, хотел быть похожим натурой. Дед, мать рассказывала, характерец имел — ноги в коленях не гнулись ни перед кем и ни перед чем. Никто не видел слез его, если не считать те две горючих, когда зарешечивал он горбылями двери и окна своей хатенки там, на Украине. Плачущим Ивана Погорельца впервые видели тоже уже сорокалетним, когда умер отец его Ефим Иосифович Погорелец. От сердечной недостаточности, как определили врачи. Пожалуй что, врачи ошиблись и в этом случае, ибо все способно достать сердце наше, да не на все хватает жизни. «Война» — нужно было бы сделать заключение врачам. Она, она… Через двадцать два года сказалась. Нет, нынешние войны так сразу не кончаются. Последствия их остаются и укорачивают жизни.

В июле сорок первого ушел на фронт Ефим, а в августе сорок четвертого сын его Иван, замковый орудия полковой артиллерии, в неполных восемнадцать лет участвовал в бою под польским городом Замбрув. И мог тот бой стать первым и последним для Ванюшки Погорельца. Немецкий снаряд угодил под лафет пушки, глубоко ушел в мягкий грунт и натужно рванул, насыпав курган над замковым. И откопали его после боя, чтобы по солдатскому обычаю перехоронить с почестями, а хлопец взял и ожил. И встал через три месяца госпиталя молодой артиллерист и вернулся в строй.

Потом Кенигсберг и снова Польша, и ликвидация последних банд в августовских лесах, где тоже за каждым деревом поджидала русского солдата зоркая смерть.

Ехал демобилизованный воин Иван Погорелец в родную Вязовку, земля которой приняла на вечное хранение прах деда Иосифа, ехал и представлял себе, как сбегутся и сгрудятся в тесной избенке товарищи его детства, а их из двадцати восьми, ушедших на фронты, вернулось только четверо. Да, четверо. Как мало даже для деревеньки в три десятка дворов.

И не поэтому ли и хмурится Иван Ефимович, когда задают ему расхожий вопрос: как бы он прожил эти годы, доведись жить сызнова?

— У живых что спрашивать? Мы живые остались. Спросить бы у погибших… Жизнь — не та дорога, по которой можно вернуться назад.

И не потому ли, что из двадцати восьми вязовских парней, ушедших на фронты, вернулось только четверо, и Погорелец Иван покинул Вязовку? Без причин ничего не бывает. Нет, теперешние войны так сразу не кончаются, и долго еще продолжали пустеть малые русские деревеньки.

Трудовой героизм — подвиг нескольких лет, а то и десятилетий. Трудовой героизм в преданности, как всякий героизм. В преданности делу. В трудовой книжке Ивана Погорельца одна-единственная запись:

«Челябинский металлургический завод, принят во второй обжимной цех 10.02.1951 г.».

И вот он, главный пост второго обжимного цеха. Пульт управления. Оператор. Сколько величественного и тронного в словах, а уж в работе — и подавно. Легкое движение руки — и подчиняется тебе эдакая державища металла. Крутятся валы, плывут белые слитки по рольгангу, поныривая, как на волнах, шипит вода, и редкозубый кантователь, играючи, ворочает с боку на бок семитонные бруски, отсчитывает миллиметры датчик, похожий на башенные часы. И учитель золотой у него, вчерашнего солдата. Душевной доброты, и такта, и терпения, и опыта у И. П. Шевелева на тысячу учеников хватило бы с избытком.

Потом приобретется и у Ивана Ефимовича свой опыт, и свои ученики будут, но званием Героя Социалистического Труда, присвоенным ему спустя пятнадцать лет за успешное выполнение семилетнего плана, и посейчас считает он себя обязанным И. П. Шевелеву. И учебе. Ивану Погорельцу, главе семейства и отцу двоих детей, пришлось учиться в сорок лет и окончить металлургический техникум. «Так нужно было мне и государству», — скажет он потом.