Работа над ошибками (СИ)

Изменился он здорово. Стал выше, шире в плечах. Вообще как-то покрепчал. Выражение лица совсем другое. И только серо-синий перламутр глаз переливался по-прежнему ярко, пронзительно.

Иван тоже меня разглядывал с ног до головы. Как бы между прочим. Сам трепался с Широковым, снисходительно отвечая на вопросы: служил там-то, без особых приключений, к дембелю — до сержанта, вернулся сегодня утром, здоров и весел. Словно унижал Широкова. Того в армию не взяли. Сумел «откосить».

Я молча стояла в стороне. Делала вид, что терпеливо жду, когда Широков наговорится. Пристукивала каблучком, потихоньку злилась. У Ивана в уголках губ плескалась насмешка. Он пока не собирался отпускать Генку. Сам начал активно выспрашивать: о «гражданке», о знакомых парнях и девчонках, о всякой чепухе. Но тут за его спиной появилась Лидуся. Выпорхнула из подъезда райской пташкой. В лучшем платье, с затейливой прической. Махнула мне рукой. Позвала:

— Вань! Там все за столом сидят. Тебя только ждут!

— Щас! — отозвался Иван, не оборачиваясь.

Но я воспользовалась паузой. Подошла ближе.

— Мы пойдем, — мило улыбнулась Ивану. — Успеете еще наговориться.

И капризно добавила, потянув Широкова за рукав ветровки:

— Ну, Ген… Пойдем. А то еще час будем добираться.

Широков кивнул Ивану и взял меня под руку. Иван стоял на месте. Провожал нас взглядом. Я это затылком чувствовала. И лопатками. У своего подъезда повернулась. Действительно. Стоит, смотрит. Сердце зашлось в бешенном стуке. Позволила Генке проводить себя до квартиры и быстренько распрощалась. Обычно мы с ним еще стояли на лестнице и болтали. Но не сегодня. Сегодня я не могла больше видеть своего ухажера. Иван вернулся! И вернулась прежняя жизнь. Та, которую я себе запретила.

В принципе, знала, что он должен вернуться со дня на день. Лидуся об этом часто заговаривала. Но за два года я успела отвыкнуть от Ивана. Нет, не забыла. Все время помнила. Только старалась не думать о нем, старалась строить свою жизнь так, как будто Ивана и в природе не существует. Его возвращение казалось далеким, не слишком реальным. Поэтому и вызвало настоящий шок.

Всю ночь напролет мне пришлось бороться с собой, со своими чувствами. Я то собиралась в дальнейшем делать вид, что мы незнакомы вовсе, то хотела бежать к Ивану с объяснениями. А что? Может, через два-то года он изменился? И решение свое изменил? Людям свойственно менять не только решения, но и мысли, чувства, принципы. Ха! Людям вообще — свойственно. Но вот Ивану… Нет, Иван не способен. Не человек, а плита железобетонная. Идти к нему — значит напрасно унижаться. Ведь наговорит… наговорит… Таких слов! Что ни слово, то пощечина. А вслед мне смотрел… Мало ли кому он вслед смотрит? Есть индивиды, которым нельзя свою слабость показывать. Они от этого лишь выше нос задирают. Да и любовь ли у меня? Влюбленность еще не любовь. Придумала что-то, сама себя накрутила… Будь это настоящее чувство, разве смогла бы тогда прожить без Ивана целых два года? А я прожила. И очень неплохо прожила. Почти спокойно. С другим вот теперь встречаюсь.

Я вертелась на кровати с боку на бок, пытаясь справиться с собой. Только холодный анализ, только трезвый расчет мог помочь в этой борьбе. Собрать в кулак всю волю. Заставить себя делать так, как надо. И жить так, как надо. Отношения с Иваном к добру не приведут. Заранее известно. Не могут привести. И вот их как раз не надо.

У меня хватило решимости. Собрала волю в кулак и к утру вышла победительницей из этой борьбы. Любовь убить нельзя. Нет. Но загнать в самый дальний уголок души и безжалостно придавить пяткой можно. Мне это, по крайней мере, удалось. Утром я встала, осознавая, что могу спокойно смотреть Ивану в глаза.

И правда! Почти равнодушно здоровалась с ним при случайных встречах. Почти не завидовала цветущей от счастья Шурочке Горячевой. Да она, кстати, очень быстро скисла. Так что и завидовать было нечему. Я стала редко заходить к Лидусе, заранее узнавая, дома ли Иван. Все больше по телефону ей звонила. К тому же дел появилось — невпроворот! Готовилась к экзаменам в институт. Теперь-то я не могла себе позволить не поступить. Вот и сидела за учебниками, как проклятая.

Никита умотал в стройотряд. Плакаться в жилетку на разные трудности было некому. Пришлось справляться без чьей-либо помощи. Родители помочь ничем не могли, зато ходили на цыпочках, старались не мешать. Умилялись тому, что я сама себе установила строгий режим. Если бы они знали, как часто нарушался этот порядок! Учебник Розенталя пришлось читать шесть раз кряду. Из-за постепенного перекочевывания моих мыслей в запретную область. И все же экзамены я сдала. Три «пятерки» и одна «четверка». Получила извещение о зачислении на первый курс филологического факультета. На радостях мать с отцом наградили. Совсем запамятовали, что еще недавно были категорически против моего предполагаемого учительства. Повезли на три недели в Сочи. Где только средства нашли?