Рабыня Изаура

Развратный, разнузданный палач предстает гордым и надменным властелином, пользующимся поддержкой закона, власти, права и силы, вонзающим свои когти в добычу — объект его алчности или ненависти; он беспрепятственно может обладать или уничтожить ее, тогда как человек с благородным сердцем и великодушными побуждениями растоптан, парализован и не может протянуть руку помощи невинной и благородной жертве, которую желал бы защитить. Таким образом, в результате противоестественного заблуждения закон вооружает порок и препятствует и добродетели.

Итак, Алваро стоял перед Леонсио, как осужденный перед палачом. Жестокость судьбы со всей силой сдавила его, не позволяя даже шелохнуться.

Леонсио, захлебываясь от ярости и ревности и пользуясь выгодами своего положения, решил отомстить сопернику не с благородством дворянина, но унизив его грязными оскорблениями.

— Мне известно, что вы, сеньор, — сказал Леонсио в продолжении диалога, прерванного нами в предыдущей главе, — уже давно удерживаете эту рабыню в своей власти, нарушая законы, вводя власти в заблуждение ложными свидетельствами, которые вы сами не в состоянии доказать. Однако, я сам приехал с тем, чтобы отстоять свои права и расстроить ваши низкие планы.

— Вы не правы, сеньор. Я защищал и открыто защищаю рабыню от насилия хозяина, собирающегося стать ее палачом, вот и все.

— Вот как! Ну, теперь я буду знать, что всякий может похитить раба под предлогом его защиты. Кто может законно следить за обращением с рабами? Оказывается, кто угодно, только не хозяин!

— Ваша милость изволит насмехаться, я же заявляю вам, что не имею намерений ни насмехаться, ни выслушивать ваших насмешек. Признаюсь вам, что очень хотел бы освободить эту рабыню, потому что желаю собственного счастья и готов сделать для этого все возможное и даже невозможное. Я уже предлагал вам деньги и снова предлагаю их. Я заплачу сколько угодно… Дам вам целое состояние за эту рабыню. Назовите сумму.

— Эта рабыня бесценна. Даже за все золото мира я не буду продавать ее.

— Но это варварский каприз, безнравственная жестокость…

— Пусть каприз, если вам так угодно, разве я не вправе иметь капризы, не посягая при этом на чужое имущество? Разве не каприз вашей милости заполучить се? Но ваш каприз посягает на мои права, а этого я не могу допустить.

— Но мой каприз благороден и милосерден, а ваш — тирания, если не сказать низость. Вы, уважаемый сеньор, омрачаете ее жизнь несмываемым позором, удерживая ее в рабстве, оскорбляете неуважением могилу вашей матушки, которая с такой нежностью вырастила и прекрасно воспитала эту рабыню, сделав ее достойной свободы. Более того, она намеревалась подарить ей эту свободу, но не для того, чтобы ублажать капризы вашей милости. И конечно там, на небесах, она проклинает вас, и вся Вселенная присоединяется к ее проклятию, обличая того, кто держит в самой постыдной неволе творение, полное добродетели, талантов и красоты.

— Довольно, сеньор! Теперь я буду знать, что рабыня имеет право быть свободной уже потому, что красива и талантлива. Так знайте и вы, велеречивый сеньор, что если моя матушка вырастила эту девчонку не для того, чтобы удовлетворять мои капризы, то тем более не для того, чтобы удовлетворять ваши, вас она никогда не знала. Сеньор Алваро, если желаете иметь любовницей какую-нибудь рабыню, поищите себе другую, купите ее, что же касается этой, то можете оставить всякую надежду.

— Сеньор Леонсио, вы, кажется, забыли, где вы и с кем говорите. Вы думаете, что говорите с управляющим или рабом в своем поместье. Требую, чтобы вы сменили тон!

— Довольно, сеньор. Оставим напрасные споры. Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши поучения. Единственное, чего я хочу, так это выдачи рабыни. И не вынуждайте меня прибегать к необходимости забрать ее силой.

Алваро, обезумевший от этих грубых и жестоких оскорблений, потерял всякую осторожность и хладнокровие.

Осознав, что ему остался единственный выход из этого безнадежного положения — убить своего противника либо умереть от его руки, и повинуясь своему гневу и отчаянию, он вскочил со стула, на котором сидел, схватил Леонсио за отвороты сюртука и, с силой тряся его, закричал, потеряв от бешенства самообладание:

— Палач! Твоя рабыня здесь! Но прежде чем ты сможешь забрать ее, ты мне ответишь за нанесенные мне оскорбления, слышишь?! Или ты думаешь, что и я твой раб?!

— Ты с ума сошел, приятель! — воскликнул испуганный Леонсио. — В нашей стране запрещены дуэли!

— Какое мне дело до законов! Для благородного человека честь превыше любых законов, и если ты не трус, думаю…

— На помощь, убивают… — крикнул Леонсио, освобождаясь из рук Алваро и устремляясь к двери.

— Подлец! — рявкнул Алваро, скрестив руки и заскрежетав зубами от ярости, с презрительной усмешкой на бескровном лице.

В то же мгновение, привлеченные шумом, в комнату вбежали Изаура и Мигел в одну дверь и судебный исполнитель с полицейскими в другую.

Слух Изауры был обострен, из глубины дома она услышала разгоревшуюся ссору и сразу поняла, что происходит.