На ближайшие пару недель Костя собирался уехать к Бэлке.
– Надеюсь, что вернусь с большей ясностью! – сказал он.
Они вышли на улицу и оглядели окрестность. Костины возможные однокурсники стаями и поодиночке тянулись к метро. «Много серости, грубые, масляные ребята, – оценил Иван. – Но с ними Косте не будет трудно – он гуманист. Некоторых из них он полюбит и возьмёт в свой “этюдник”».
– Да нет, я потом на метро. У меня тут ещё дела, – сказал Костя, когда Иван предложил его подвезти. – У меня много дел. Я всего себя застроил. Надо ведь Машку как-нибудь перебить…
– То есть, как перебить? – изумился Иван. – Вы что, поссорились?
– Я не ссорился, – сказал Костя. – Но она как-то без энтузиазма. Не звонит, и так смотрит – как будто платочком машет с корабля. Я подумал: ну что я! Всё человеку поломал и теперь лезу! В общем, так…
Иван слушал его хрупкий, уже надтреснутый сигаретами голос, как песню. «Ну что же… – думал он. – Есть грустные песни, они красивы, их поют. Перевести их в мажор невозможно».
– Ладно. Прилетишь – звони, – сказал Иван. Прощально он смотрел в Костино лицо и желал ему беззаботности, такой, как его нынешняя одежда – зелёная майка, рыжий шов.Волнами средней величины колыхалась жизнь. Иван подметил, её накаты перекликались с временами года. Эмигрантская тема мамы и Андрея отболела в осенне-зимний сезон. Костина путаница разрешилась к Пасхе. А мелочи вроде загула в культурологию и вовсе казались ему теперь песочком прошлых столетий.
Он ждал и любопытствовал, чем на этот раз захлестнёт? Ему не было боязно – он надеялся на бережность судьбы, потому что и сам давно уже не расставлял локти.
И действительно – захлёстывало, ещё как – но всё больше сказочными вещами. Как-то раз Иван проснулся ночью и увидел в окно мансарды гигантскую новогоднюю ёлку. Точнее сказать, это была липа, сплошь усеянная мягкими серебряными огоньками. Они светились изнутри кроны. В изумлении он созерцал чудо, пока не догадался взглядом обогнуть липу и увидеть справа и сверху звёздное небо.
Иван спустился в сад, нашёл открытое место и оглядел космос. «Надо же, – думал он, – А я и забыл, что мы – летим!»
От этой мысли настроение его сделалось превосходным. На несколько минут всё трудное, с чем боролся или смирялся, от чего не хотел жить, предстало в другом масштабе. Это был утешительный, счастливый масштаб, стирающий все огрехи. В самом деле, что ж они все так трясутся над своей одной триллионной в триллионной степени и так далее!..
И тут же Иван усмехнулся, опровергая себя. Интересно, как это можно не трястись над близкими? Нет, ребята, любовь – это штука посильнее какого угодно космоса, плевать ей на ваш масштаб!
Удовлетворённый победой любви над астрономией, Иван вернулся к себе в мансарду, посмотрел ещё на липу в сквозных огоньках и мирно уснул.
Далёкий магазин люстр – звёздное небо августа – ещё несколько ночей до прихода циклона светило ему, но больше он не соблазнялся тайной, а смотрел на него, как на душистые ночные цветы.