Ради безопасности страны

И вот они на берегу Мертвого озера, он знал, что тут никого не будет. Воспоминания о кровавой расправе с отрядом Филина не вызывали в его очерствелой душе раскаяния, он не жалел о том, что было. Там, в Канаде, оказавшийся за бортом жизни самозваный «граф» не раз задавал себе вопрос: почему он изменил Родине, стал карателем? Конечно, он не простил Советской власти высылки в Сибирь отца. Для вида отрекся от него, уехал из родной деревни, но ненависть к людям, лишившим его обеспеченной жизни, тлела в его душе... Потом скитания по чужим людям, экономия на каждой копейке. И все-таки не будь войны, наверное, с этим как-нибудь примирился бы. Война же заставила его снова все вспомнить: отца, раскулачивание, унизительное обивание порогов у дальних родственников... Гриваков тайком читал немецкие листовки, оккупанты сулили рай тому, кто добровольно перейдет на их сторону... Видя неодолимое наступление гитлеровцев, засомневался в могуществе Красной Армии, незыблемости Советской власти, но, не желая попасть впросак, искал подтверждения своим сомнениям, сам искал немецкие листовки, впитывал эту отраву. Даже себе он не мог признаться, что за всем этим скрывается животный страх смерти. Он читал в газетах и слышал от очевидцев, что гитлеровцы жестоко расправляются с непокорными, особенно ненавидят коммунистов и комиссаров... Им овладел ужас, что он не сможет вовремя перейти к врагам и доказать свою покорность. И тогда он зашил в командирские галифе листовку-пропуск — такие немцы тоже разбрасывали над линией фронта с воздуха. Тогда, у безымянной высотки, где разгорелся его последний бой, Гриваков — он был легко ранен в плечо — заполз в воронку от снаряда и, размазав кровь по лицу, притворился мертвым. Вечером, когда вдали утихли взрывы снарядов, он услышал немецкую речь, лающий смех, одиночные выстрелы — гитлеровские солдаты бродили по полю и пристреливали раненых. Дикий страх обуял его: пересидеть в воронке весь бой и теперь бессмысленно погибнуть! Он выскочил из воронки, поднял руки и стал кричать, путая немецкие слова с русскими, что сдается, в дрожащей руке трепетала листовка-пропуск... Ну а потом, в лагере для военнопленных, куда приехал за очередным пополнением оберштурмфюрер СС Рудольф Барк, начальник ГФП, они быстро договорились. Гриваков подписал все бумаги и заявил, что выбор он сделал еще будучи в рядах Красной Армии, немецкое командование может рассчитывать на него. Дальше — диверсионная школа, взвод тайной полевой полиции. Поняв, что для него назад пути нет, Гриваков стал верой и правдой служить фашистам. Опытный вербовщик Барк был неплохим психологом, своих подопечных быстро втягивал в кровавую работу: заставлял участвовать в казнях, облавах, вешать, расстреливать — в общем, навсегда обрубать за собой концы. Никто из карателей ГФП уже не надеялся на прощение у Советской власти. Это им внушали и эсэсовцы. Потому и побеги из подразделения Рудольфа Барка были большой редкостью.

Лишь в августе 1943 года «граф» понял, что сильно просчитался, добровольно став немецким холуем. Красная Армия нанесла сокрушительный удар гитлеровским армиям на Курской дуге, освободила Орел, Белгород. Нужно было думать о спасении собственной шкуры и обеспечивать себя на будущее...

13. ТЕРМОС С БРИЛЛИАНТАМИ

Не один он в ГФП об этом подумывал. Рудольф Барк несколько раз летал в Берлин с кожаным саквояжем, набитым награбленным добром. Оберштурмфюрер предпочитал золотые вещи: кольца, перстни, портсигары, не гнушался и золотыми зубами, которые каратели вырывали у своих жертв. Конечно, все это якобы забиралось для нужд третьего рейха, но «граф» знал, куда идет золотишко, попавшее к Барку!