Ради безопасности страны

Трухин и Проскурин, наблюдавшие за ним с двух разных точек, обратили внимание на то, что Дубов, в отличие от других, был подчеркнуто внимателен; когда кто-то из выступавших поднимал острый вопрос, он переглядывался с теми, кто сидел в президиуме, в зависимости от реакции там соответствующим образом вел себя: лицо его менялось, словно человек примерял маски античных актеров — недоумение, радость, возмущение, снисходительность, интерес...

После собрания Дубов поехал домой. Он поднялся в лифте на четвертый этаж, открыл дверь и почувствовал на плечах руки: рядом с ним стояли Проскурин и Гмыря; около двери — три чекиста; понятые — две женщины и мужчина со странной бородой, она показалась Дубову отчетливо клетчатой: седина — внизу, потом клочья черных волос и рыжий отлив возле ушей.

— В чем дело, товарищи? — спросил Дубов, чувствуя, как лицо его сделалось багровым, горло перехватило — тяжелый комок мешал дыханию.

— Мы пойдем к вам и там все объясним, — сказал Гмыря. — Открывайте дверь своим ключом.

Дубов не мог сдержать дрожь в руке, ключ никак не попадал в скважину.

— У меня кто-то уже был-ыл, — сказал он себе самому, — я чувствую, тут уже был кто-то...

В комнате ему предложили сесть, обыскав предварительно, — лицо его сделалось бледным, сразу же обозначились синяки под глазами.

— Ознакомьтесь с постановлением на обыск, — сказал Гмыря.

Дубов никак не мог прочитать: строчки двоились.

— Вы можете искать, но что только? — сказал он. — Мне сдается, что случилась-ась какая-то ошибка. Или нарушаются нормы социалистической законности-ти.

Следователь, капитан Агибалов, подвинул себе стул, сел напротив Дубова:

— Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?

— В чем?

— Подумайте. Чистосердечное признание всегда учитывается.

— В чем-ем я должен признаться-аться? — тяжело заикаясь, спросил Дубов.

— Умели напачкать, сумейте и отвечать, Дубов, — сказал Гмыря.

— Мне признаваться-аться не в чем. И напрасно ваши люди угоняют мою машину.

Проскурин глянул на Гмырю — машину действительно отгоняли: надо было срочно проверить, нет ли в ней тайника.

— Что же, приступайте к обыску, — сказал следователь Агибалов, — а мы пока посидим...

Наблюдая за тем, как чекисты приступили к обыску, Агибалов рассеянно взял фонарь, стоявший на столе, вытащил батарейки, две отодвинул, а третью начал сосредоточенно вертеть в руках.

Дубов неотрывно следил за его пальцами — лицо его снова покраснело, язык сделался сухим; он казался ему невероятно тяжелым.

Следователь отложил батарейку, закурил, подвинул к себе пепельницу, аккуратно положил обгоревшую спичку, посмотрел на Дубова; тот сидел напряженный, чуть откинув голову, губы его тряслись, побелели.

Агибалов снова взял батарейку, отвернул дно, выложил на стол капсулу с пленкой, глянул на Дубова.

— Значит, знаете-аете...

— Знаем, — ответил Агибалов и достал из портфеля камень: булыжник как булыжник, только легкий, нажми невидимую кнопку — откроется; этот тайник только что обнаружили в гараже...

Дубов посмотрел на Гмырю и Проскурина, которые сидели рядом с ним, на ручках кресла, так, чтоб он не мог встать, потом перевел взгляд на Агибалова:

— Если вы хотите использовать меня для работы, прикажите вашим людям немедленно вернуть машину на место: каждая парковка контролируется людьми из посольства, можете сорвать следующую встречу...

Проскурин поднялся, вышел из комнаты, на его место сел Трухин.

— Но машиной  м ы  не отделаемся, — продолжал Дубов. — Я также являюсь объектом постоянного наблюдения людьми из посольства, следовательно, моя жизнь имеет товарную ценность. Гарантируете жизнь? Тогда проведем все в лучшем виде.

— По поводу жизни суд будет определять, Дубов, — ответил Гмыря.

— А без суда нельзя?

— Нет, — сказал Агибалов. — Нельзя.

— Напрасно-асно... Я могу  д а т ь  очень много; то, что я могу дать, никто не сможет...

— Что же, давайте, — сказал Гмыря. — Послушаем.

— Я лучше напишу-шу... х-хотите?

Он поднялся, легко взял ручку из кармана пиджака, который висел на другом стуле, потянулся к бумаге, что лежала стопкой возле лампы, размашисто написал:

«Я, Дубов Сергей Дмитриевич, считаю своим долгом заявить следующее по вопросам, связанным с моей работой в ЦРУ...»

На мгновение он задумался, м о т и в и р о в а н н о  поднес ручку ко рту, потом стремительно мотнул головой, укусил кончик ручки. Гмыря не успел ничего сделать. Дубов свалился на пол, лицо его стало синеть. «Скорая помощь», вызванная из Склифосовского, констатировала отек легких; три часа Дубова пытались спасти. В десять часов он умер; вскрытие показало идентичность яда, от которого погибли Ольга Винтер и он, агент ЦРУ, «Умный». Доктор, проводивший вскрытие Дубова, потерял сознание, вдохнув пары яда; вторая бригада работала в противогазах.