Ради любви и чести (ЛП)

Вздохнув, я подтянула льняную перчатку. Материал был испачкан от

моей ежедневной помощи раненым. Хотя моя горничная чистила перчатки

каждый вечер, они были безнадежно испорчены. Я приберегла лишнюю пару

для ужина и для тех редких случаев, когда мы с бабушкой собирались вместе

с другими женщинами, чтобы составить им компанию. Но большую часть

времени я носила грязные перчатки, и каждый раз, когда я смотрела на них, они напоминали мне о пятне на коже под ними. И о моем собственном

обмане. Как я могла сердиться на Беннета за то, что он мне солгал, если и я с

ним не была до конца честна? Как я могу осуждать его, если сама виновата в

том же?

Я натянула перчатку до локтя и прислонилась к парапету, сползая вниз, пока не оказалась сидящей в облаке юбки, сбившейся в кучу вокруг меня.

Возможно, я ему не лгала. Но я знала, как важна для него красота. Я знала, как он ценит и разбирается в прекрасном. В глубине души я понимала, что он

4 Зубец, то же, что мерлон — выступ, элемент венчающий парапет крепостной стены или башни в

Древности, Средневековье и в Новое время.

поступился своему желанию иметь красивую жену, чтобы смиренно

жениться на мне. И я боялась, что он открыто отвергнет меня, если узнает о

моем недостатке и уродстве. Не потому ли бабушка особенно настаивала, чтобы я не снимала перчатки во время своего визита? Она знала, так же как и

я, что Беннету будет трудно принять меня, если он узнает правду. Даже мой

собственный отец не мог преодолеть брезгливость и полюбить меня.

Со стоном, я закрыла лицо руками. Я не могла испытывать горечь или

недоверие к Беннету за то, что он не известил нас об опасности, потому что

мой обман был намного серьезнее. Я должна была показать ему свою кожу, когда почувствовала первые признаки влечения. Или хотя бы, когда в его

кабинете предлагала пожениться. Он имел полное право знать, какая я на

самом деле, прежде чем согласиться жениться на мне. А теперь было

слишком поздно. Разве нет?

Я обхватила руками колени и прижала их к груди. Я не могла ему

сказать. Я слишком боялась. Боялась потерять его. Реальность пронзила меня

с поразительной ясностью.

Я люблю его.

Я еще глубже зарылась лицом в руки и задрожала от осознания этого.

Я любила Беннета, как никого другого. Я сама не заметила, как за последний

месяц, проведенный в Мейдстоуне влюбилась в него. Несмотря на все

недоразумения, относительно цели моего визита, я не смогла закрыть свое

сердце и не полюбить его глубоко и сильно. За всеми его недостатками, я

видела хорошего человека, человека, которого я узнала и полюбила, и я

гордилась им.

Я издала мучительный стон и изо всех сил попыталась сдержать

внезапный прилив горячих слез. Это было безнадежно. Теперь я не могла

сказать ему о своем недостатке. Если бы он увидел пятно на моем теле, я бы

не смогла вынести отвращения в его глазах. Зная его доброту, возможно, он

сможет не показать отвращения внешне, но и жалости ко мне в его глазах я

тоже не смогла бы вынести.

Услышав скрип люка, я подняла голову и увидела вползающего

Беннета. Я вытерла щеки, молясь, чтобы ни одна слеза случайно не

выкатилась. Когда он встал и направился ко мне, я выпрямилась, но не стала

вставать. Сегодня на нем не было доспехов. Гладкие щеки и отсутствие грязи

– он привел себя в порядок. Очевидно, он пришел к выводу, что лорд Питт не

собирается возобновлять нападение, а просто хочет выманить нас из замка

голодом.

– Могу я присоединиться к вам? – Спросил он, останавливаясь передо

мной.

Он запыхался и, очевидно, торопился прийти сюда, чтобы

присоединиться ко мне, заметив меня снизу. После трех недель скудной еды

его лицо похудело, глаза измождены. Но в выражении лица была такая

нежность, которой я не могла сопротивляться.

Я кивнула на место рядом со мной:

– Конечно, вы можете присоединиться ко мне. Я обещаю, что не

выцарапаю вам глаза, а потом не заставлю скакать до смерти.

Его улыбка согрела меня больше, чем самые жаркие лучи солнца

вместе взятые.

– Вы всегда знаете, как меня подбодрить.

– Это мой способ извиниться.

Его глаза округлились, как будто он ожидал, что я буду обижаться и

дуться гораздо дольше.

– Мне жаль, что я не простила вас сразу, когда вы попросили меня об

этом, – продолжила я. – Я не имела права питать к вам никаких дурных

чувств за то, что, по вашему мнению, необходимо было сделать в интересах

Мейдстоуна.

Он опустился рядом со мной, осторожно, чтобы не задеть меня, откинулся назад и вытянул ноги перед собой. Немного помолчал, а потом

удивил меня, взяв мою руку и сжав ее в своей:

– Благодарю вас, миледи, – сказал он. – Вы слишком добры ко мне. Я

совершенно не заслуживаю этого, но все равно желаю.

– Да, вы, действительно, ужасный и страшный человек, – поддразнила

я. – И в вас нет ни капли обаяния.

– Я не пытаюсь очаровать вас, – возразил он. – Я искренне верю, что