Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России

Мусульманские праздники, в общем и целом, сравнительно менее красочны, да и та красочность, какую они приобрели со временем, определялась влиянием индуизма. Пост и прекращение поста в мусульманской общине – это социальные события. По случаю прекращения поста мы надеваем новую одежду и едим много «сиваи» (сладкой лапши), приносим в жертву ягненка или козленка и раздаем мясо единоверцам. Все это весело, но нельзя сказать, чтобы это было красочно, согласитесь. В исламе нет мифологии, которую можно было бы представить в театре или кино, не вызвав гнев муллы. Ислам есть всецело дело факта, и этот факт заключен в священной книге. Здесь нет места для вольностей вроде тех, что возможны в индийском литературном контексте. Отсюда отсутствие сколько-нибудь значительной индуистской литературы об исламе. Кроме того, с пришествием в Индостан ислама индусы потеряли статус правящего класса и, вследствие этого, не чувствовали себя в безопасности. Этим объясняется, возможно, их сдержанное отношение к плодам исламского взаимодействия с индуизмом.

Было бы интересно поразмышлять, как отнесся бы к исламу великий поэт Калидас, творивший при правлении индуистов в эпоху императора Харшавардхана (ислам возник два века спустя).

В противоположность жесткой кастовой системе индуизма, ислам исповедовал принципы равенства и открывал, по крайней мере по идее, перспективы вертикальной мобильности. Посещение многими индусами мусульманских мечетей и святынь в известной мере мотивировалось протестом против жесткой кастовости в духе браминов. С другой стороны, оно соответствовало и гениальной пантеистической способности индусов усматривать божественное повсюду.

Кроме того, большинство упомянутых мусульманских святынь принадлежало суфийским орденам, где говорили на местных наречиях и следовали местным народным обычаям. Суфии, с одной стороны, и «бхакти» – с другой, открыли систему для интенсивного межкультурного взаимодействия. Если мусульмане посещали индуистские храмы сравнительно мало, вызвано это было главным образом одной причиной: исламским запретом на идолопоклонство.

Итак, широко понятый индуизм был эстетически притягателен и увлекателен; ислам же сулил равенство. Один был красочен и интересовался метафизическими вопросами жизни, смерти, творения, бытия. Другой предлагал практические решения проблем.

Сегодня индуизм растерял эстетическую привлекательность, что было сущностью индуистской цивилизации. Мусульманство же слишком потрепано жизнью, чтобы предлагать что-либо. Две слабых стороны оказались в тупиковой ситуации, и то, что мы наблюдаем сегодня на политической сцене, есть единственное, что могут делать слабые – заниматься мелкими межобщинными спорами и дрязгами.

Если индусы не потеряли интереса к интеграции страны, они должны обеспечить ее вновь на основе индийского цивилизационного единства. Мусульмане, со своей стороны, должны проявлять понимание по отношению к народу, который не стремится обращать кого-либо в свою веру, но сам готов поменять ее. Неразумные акции вроде тех, что имели место в Минакшипурам в 1980-х (субсидированное из-за границы массовое обращение в мусульманство в штате Тамилнад), должны остаться в прошлом. Любые системы, прибегающие к практике прозелитизма, должны учитывать тот факт, что индусы никого не стремятся обращать в индуизм. И не наше дело разбираться и решать, сила это или слабость.

Ученые мужи, занимающиеся предметами, которых я здесь коснулся, придут в ярость, читая мои огульно-смелые обобщения, не подкрепленные доказательствами. Сознаю свою вину.

Но я горжусь тем, что периодически проявляется в этом эссе. Для меня журналистика – это путешествия. Опыт журналиста не уполномочивает меня на вхождение в общество ученых и интеллектуалов, но он дает мне право характеризовать себя как «репортера, который там был». Если я упоминаю Айодхъю или Годхру, то это значит, что я побывал там. Если в моей статье фигурирует Шах Бано, то это значит, что я встречался с ней и со всей ее семьей. Гога Мехри, Сабримала, Халибед, Шраван Белагола упоминаются в моих текстах, потому что я посетил эти места.

Как сказано было в начале эссе, история отношений мусульманства с другими религиями семитского корня – это история конфликта. В Индии же история сложилась по-другому.

Судьбы мусульманства в Индии все еще не ясны. В некоторых кругах, например, и в кругах весьма просвещенных, ведутся поиски некоего либерального мусульманского лидера. С моей же точки зрения, такая фигура есть противоречие по определению.