Радикалы и минималисты

Фокус в том, что весь фильм разыгрывается на складе и в столярной мастерской. И хотя в ней не делают гробов, сама мастерская подобна гробу, который сколотил Оливье, похоронив в нем свои чувства к убитому сыну-подростку. И теперь он, лысый подслеповатый столяр-перфекционист, приставлен профессиональным наставником к мальчишке-убийце. Месть кажется неотвратимой. На пятачке дровяного склада одновременно разыгрываются производственная, криминальная и психологическая драмы. Встречаются, чтобы отойти в сторону, уступив место притаившейся за ними притче.

«Сын»

Библейский Иосиф не по простому совпадению был плотником. Дерево и все, что из него мастерит человек, несомненно обладает душой; эта душа страдает и хранит память о прежней жизни. В фильме Дарденнов люди подобны изувеченным, обрубленным деревьям или впивающимся в них железным гвоздям. Именно так впиваются друг в друга Оливье и его новый подмастерье: разорвать их можно только клещами.

Поразительно, но Дарденны ни одного слова не говорят о Боге и морали, сохраняя пугающую верность прозаической столярной фактуре. Камера с маниакальностью вуайера движется за героями, как будто намерена их поймать, застукав на горячем. Но чем дальше, тем больше сквозь реалистическую эстетику просвечивает силуэт метафизической Троицы: Отец, Сын, Святой Дух.

Триумф «Сына» в Канне был тихим: после того как три года назад братьев-режиссеров скандально увенчали «Золотой пальмовой ветвью», шанса на главный приз у них не было. Однако если в качестве их «Розетты», где режиссеры скрестили «Догму» с Кафкой и Горьким, еще могли быть сомнения, то «Сын» убедил всех: Дарденны – мастера высочайшего класса. «Розетта» была сделана в нервной, дерганной эстетике пост-«Догмы». В новой ленте и ситуация, и язык универсальны. Дарденны держат зрителя в напряжении и ведут его к той самой эмоциональной развязке, которую когда-то называли катарсисом.

«Дитя»

«Розетта»

«Молчание Лорны»

«Сын»

Давно возникло впечатление, что кинематографу как-то особенно, хотя и не вполне ясно почему, для движения вперед нужны братские творческие союзы. К братьям Люмьерам, Тавиани, Каурисмяки, Коэнам теперь с полным основанием мы должны причислить братьев-гуманистов Дарденнов, преисполненных братской любовью к несовершенному человеку и человечеству. Вдвоем одни смотрятся как-то особенно просветленно: их лица не «аристократичны» и даже не «интеллектуальны», а полны благородства, лишенного всякого намека на тщеславие. Приятно думать, что таким людям, демократам по природе, а не только по убеждениям, тоже могут сопутствовать триумфы.

Следующим в их карьере стал фильм «Дитя» (2005). Опять Каннский фестиваль – и опять победа, значение которой выходит далеко за пределы личной биографии режиссеров, вновь сигнализируя о глобальной моде. Авторы погружают нас в жизнь и проблемы нового поколения люмпенов, избегая в своем взгляде на них обычных грехов такого рода фильмов.

Когда у вора и его подружки рождается ребенок, первая мысль папаши – как бы его продать и на нем заработать. От мысли до дела – один шаг. Когда мать хватается малыша, дружок утешает: ерунда, через год родим другого. Однако цепь последовавших за продажей событий опутывает героя-балбеса и в конце концов приводит к тому, что в нем просыпается душа – орган, о существовании которого он не подозревал.

«Дитя»

Тема случайных и плохих отцов отыгрывалась во многих фильмах Каннского фестиваля того года – и у Вима Вендерса в мелодраме «Не входи без стука», и у Джима Джармуша в полукомедийных «Сломанных цветах». Но те картины были украшены актерами-звездами, а их создатели больше всего на свете боялись сойти с утоптанной жанровой дорожки. В отличие от их картин, фильм Дарденнов снят в манере синема-верите, «потока жизни». «Дитя» вроде бы не открывает неведомых территорий. Это снова кино о маргиналах общества: они растут подобно сорной траве; лишенные детства, но уже вполне половозрелые, они ведут себя как пятилетние несмышленыши. Впрочем, интонация здесь другая: если «Розетту» уличали в соцреализме, то в дальнейшем своем творчестве Дарденны все больше движутся в сторону христианского гуманизма. Недаром после присуждения фильму «Золотой пальмовой ветви», французские газеты вышли с несколькими вариантами одного и того же заголовка – «Моральная пальма». Впрочем, и «Розетту» наградили во многом по моральным соображениям, возведя на пьедестал почета не изощренность и режиссерский блеск, а искренность, человечность и простоту.