Радикалы и минималисты

«В „Догме“ есть что-то милитаристское»

Под эгидой «Zentropa» на окраине Копенгагена, в районе бывших казарм, построен «датский Голливуд». Именно там произошла наша встреча с Ларсом фон Триером. Он пришел прямо от зубного врача – немного всклокоченный, с красным лицом и насморком. Но никаких ожидаемых капризов не последовало. Только теперь у меня появилась возможность проверить множество легенд, которые его окружают.

– Говорят о вашей замкнутости, о

том, что вам присуща клаустрофобия. В то же время вы все время окружены людьми – будь то коллеги по «Zentropa», братья по «Догме» или ваши близкие, дети. Кажется, у вас много собак…

– Собак? Теперь уже нет. Их заменили четверо моих детей.

– Но я сам видел фотографию, где вы изображены на фоне стаи французских бульдогов.

– Это слишком большая ответственность – держать собак и детей. Поэтому дети победили.

– А как вы ощущаете свою профессиональную ответственность?

– Художники так устроены, что они могут вести за собой других людей. Человек боится заходить в лес – но кто-то берет его за руку и ведет.

– А вы сами чувствуете себя в роли ведущего или ведомого какой-то силой в своем творчестве?

– (Долго молчит.) Пока не знаю. Моя техника, способ моей работы в определенной степени коллективизировались. И сейчас я бы хотел, чтобы вклад людей, которые меня окружают, был больше. Но, должен признаться, я по-прежнему верю в действенность, так сказать, диктаторской формы творчества. И всегда стараюсь избежать столпотворения на съемочной площадке: когда гуляет слишком много разных мнений.

– То есть вы согласны с Фрэнсисом Копполой, когда он говорит, что кинорежиссер – это последний диктатор в современном мире?

– (Смеется.) Да, можно и так сказать. Но то, что он диктатор, совсем не означает, что он не может сотрудничать с другими диктаторами.

– Многие восприняли «Догму» как современную аналогию французской «новой волны». Ее деятели, в частности Франсуа Трюффо, в свое время настаивали на том, что кино – это нечто очень личное, своего рода акт любви. Считалось, что режиссер обязательно должен быть в романе со своей актрисой.

– Я знаю об этом от Катрин Денев, которая дважды снималась у Трюффо. Она подтвердила, что он действительно очень последовательно влюблялся в каждую из своих актрис.

– У вас ведь все иначе? «Танцующую в темноте», которую вы сделали вместе с Бьорк, вряд ли назовешь актом любви. Скорее это напоминает акт борьбы…

– (Смеется довольно горьким смехом).

Садомазохистская любовь!

– В «Идиотах» в сцену групповой оргии вы вмонтировали эпизод из профессионального порнофильма. Что такое для вас порно?

– Все зависит от того, как вы смотрите на само это понятие. Для многих оно негативно окрашено. В чистом виде порно годится только для того, чтобы вызвать сексуальное возбуждение. Поскольку единственная цель таких фильмов – возбудить народ, я называю их фильмами пропаганды. С другой стороны, эротика – это очень важная часть нашей жизни. И было бы жаль, если бы на эту тему делалось только пропагандистское кино. Считаю, что это направление, этот жанр заслуживает самого серьезного отношения.

– Теперь вопрос, связанный с Россией. В свое время у вас был проект фильма из времен Гражданской войны, в центре которого должна была быть фигура барона Унгерна. Что произошло с этим замыслом?

– Вообще-то эта идея родилась в голове одного местного продюсера. Мы разрабатывали ее вместе сжившим в Германии русским писателем Фридрихом Горенштейном. На самом деле мы говорили с ним не столько о фильме, сколько о кошках, на которых Горенштейн просто помешан. Очень жаль, что до фильма дело так и не дошло: проект был безумно интересным.