Радин

Наверное, сейчас часов девять, подумал он, похоже, я сутки проспал, прямо как в больнице после метадоксила. Куда я вчера засунул телефон? Пятый абонент – Гарай. Надо предупредить его, чтобы не появлялся на закрытии, найти правильные слова, а у меня колокольный звон в голове, будто в первом акте «Эхнатона». Нужен кофе, две чашки ристретто, нет, три. Спустившись вниз, он увидел Сантос, сидевшую с пудреницей и пуховкой, и услышал удивленный возглас:

– Вы не уехали?

– Нет, сегодня съезжаю на другую квартиру. – Он подошел к ее окошку и наклонился, положив руки на подоконник. – Чудесно выглядите, сеньора.

– У вас семь пятниц на неделе. – Она взмахнула пуховкой, уронив на стол несколько розовых крошек. – Ну, живите, раз уплачено. Сегодня вышла новая таблица, можем проверить еще один билет.

– У вас и газета есть? – спросил он. – Не помню, куда я билеты подевал.

– Не забудьте потом вернуть. – Она просунула в окошко свежую «Diário de Notícias».

Радин развернул газету и увидел лицо Понти, молодое и веселое. Лицо занимало четверть полосы, название газеты было написано готическим шрифтом, а под названием значилось: понедельник, 13 de majo de 2019.

Понедельник? Радин перевел глаза на отрывной календарь в каморке Сантос, на листке тоже была цифра 13, он откашлялся и спросил, все еще надеясь на чудо:

– Какой сегодня день?

– Да вы никак проспали свой поезд? – засмеялась консьержка. – Понедельник, день святого Феликса Сардинского. Я вас вчера не видела, думала, уехали, не попрощавшись.

– Значит, понедельник. – Радин уткнулся в номера выигрышных билетов, но черные цифры поплыли у него перед глазами. Индейское зелье сожрало две ночи и два дня? Ну конечно, понедельник, потому и горячей воды утром не было.

Кто такой Феликс Сардинский? Сунув газету под мышку, он направился к выходу. На площади он свернул за угол, увидел за стеклом пекарни хозяина, делающего ему знаки до странности большой ладонью, и вошел внутрь.

Малу

солнце чернит киноварь, рамы только щеточкой, полы только губкой, с утра подавать кофе холодный, после ланча горячий, если картина пожелтела, протирать сырой картофелиной – если бы не память моя бездонная, я бы давно у них в доме рехнулась

сижу в пустом доме и вспоминаю, как в октябре падрону на шею кинулась, я ведь думала, он уже небесные гряды пронзает, весь в лазури и золоте! по ночам ходила плакать в оранжерею, там у меня угол для горя устроен

да что говорить, я в те дни совсем умом помутилась: стою в церкви, монетки бросаю, чтобы свечи зажечь, а они не зажигаются, хотела уже пожаловаться падре, но поняла, что не монеты бросаю, а жетоны от местной лотереи, их у мясника на сдачу выдают!

ума не приложу, куда падрон после выставки уехал и почему знака мне не подал, я бы хоть вещи ему собрала, напекла бы всего в дорогу, все лучше, чем сухомятку в поезде жевать

почему он на закрытие не пришел, мне понятно, не хотел себя внутри себя уронить, а теперь самое время за границу податься, где потеплее

русский сказал, что он напишет, когда на новом месте устроится, а мне, дескать, велел за домом приглядывать и за индейцем – сдался же падрону этот индеец, поедатель личинок, пусть бы лучше домой ехал и земляков своих забрал, весь город запрудили

у меня и манеры достойные, и память такая, что могу все «солнце наварры» пропеть, а этот что? басурман, некрещеный лоб, каждое утро норовит за почтой сбегать, все ждет, что ему первому приглашение пришлют, а сам дорожки два месяца не чистил, птицы весь гравий загадили, и барбарис на обочине оголился

а вдруг письмо никогда не придет? от этой мысли позвоночник у меня леденеет, прямо как водосточная труба – она у нас однажды в заморозки треснула и отвалилась, индеец тогда новую поставил, красного железа

Доменика

Я вырвала тебя из своей головы – легко, будто лисичку из мха.

Вчера, как только Рене сказал, что в окнах появился свет, я надела садовников плащ и вышла из дому – решила, что возьму такси до таможни, а дальше пешком. Жемчуг я положила в карман сумки. Пока я ждала такси, мне пришло в голову, что Гарай возмутится, если я попытаюсь его подкупить.

Как лучше начать разговор? Ради бога, позволь мне провести аукцион. Я понимаю, ты хочешь меня наказать. Но мне придется продать дом, чтобы оплатить счета. Я целый год жила в долг, полагаясь на старые связи, но после скандала кредиторы встанут у моего крыльца, будто глиняные китайские воины.

Я вышла из такси слишком рано, в начале квартала. Под дождем улица казалась длиннее, чем в прошлый раз, я шла по булыжной мостовой и ругала себя за осторожность. Чего я боюсь? И кто меня узнает в плаще, похожем на брезентовую палатку?

Как странно думать об этом теперь, когда я вернулась домой. Желтый автобус увозил меня все дальше от портовых кранов, за окном один за другим вставали мосты, первым вознесся ненавистный мост Аррабида. Странно, что ты выбрал его, чтобы назвать свою серию, а не тихий мост Инфанте или стальные завитки Эйфеля.