Стивен Фрай

Радио

Из книги «Пресс-папье»[1]

Дональд Трефузис

Это первое появление Трефузиса в программе «Незакрепленные концы». Как уже говорилось в предисловии, объяснялось оно тем, что правительство попросило ученых смотреть в течение года телевизор, а затем вынести вердикт относительно того, наносит или не наносит показываемое на экранах насилие вред обществу и в особенности, разумеется, столь дорогим нашей стране детям.

ГОЛОС: В прошлом году правительство обратилось к доктору Дональду Трефузиусу, старшему тьютору кембриджского колледжа Святого Матфея и Карнеги-Профессору филологии, с просьбой просмотреть сколь возможно большую часть телевизионных программ Би-Би-Си, уделив особое внимание сценам насилия, способным дурно сказаться на наших детях или оказать на них какое-то иное влияние. Сегодня он поведает нам о том, что ему удалось обнаружить.

Полученное мною задание — проинспектировать пропаганду насилия телевизионными программами Би-Би-Си — было, с одной стороны, пугающим для закоренелого поклонника радио вызовом, с другой — привлекательным для алчного исследователя и летописца современного общества поручением, а еще с одной, — лестным для человека, который — о боже, сторон становится слишком много, впрочем, не важно, довольно будет сказать, что я приступил к выполнению этой задачи с радостным, пусть и учащенно бившимся сердцем.

Мой предшественник на посту заведующего учрежденной в нашем университете еще королевой Анной кафедрой прикладной морали[2] всегда полагал, что телевидение, будучи, так сказать, этимологическим гибридом греческого «tele» и латинского «vision

», является также и гибридом социальным, химерой, которая ждет, когда некий современный, препоясавшийся на борьбу со злом Беллерофонт оседлает Пегаса двадцатого столетия и умертвит ее, пока она еще не перемолола нашу культуру своей грязной, гниющей и гнилостной пастью и не набила оной алчную утробу свою.

Я же, будучи, по преимуществу, человеком из народа, человеком, чьи проворные юные пальцы так и тянутся к доверчивому, трепетному пульсу нашего времени, взгляды, толико невоздержанные, не разделяю. Для меня телевидение остается вызовом, надеждой, возможностью — или, если прибегнуть к словам Т. Э. Хьюма,[3] «бетонным поносом взаимопроникновенных натуг». Вот в таком вот приподнятом состоянии духа и приступил я к исполнению долга, возложенного на меня правительством. Вообще-то, когда юный Питер, служащий ныне в Министерстве внутренних дел, обратился ко мне с этой просьбой в библиотеке для курящих клуба «Оксфорд и Кембридж», я вынужден был признаться ему, что, собственно говоря, никогда ни одной телевизионной передачи не видел. Все мы так заняты. Однако Питер, которого я, с гордостью должен признать это, готовил в 1947-м к экзамену для получения отличия по классическим языкам, держался того мнения, что решение этой проблемы требует свежих мозгов — и именно поэтому я, сознавая свое неведение и ощущая блаженную радость неофита, и уселся перед моим новехоньким «Сони Тринитроном», дабы испробовать то, что предлагает нам наша вещательная корпорация.

Вряд ли стоит напоминать моей радио-аудитории, что слово «насилие», или «violence», происходит от латинского «vis» и его ближайших сородичей, означающих силу. Однако «насилие», каковое мне было поручено отслеживать, представляло собой совершенно иной коленкор. Не буду более заставлять вас теряться в догадках и признаюсь сразу: то, что я увидел, потрясло меня до глубины моего естества, растревожило настолько, что я даже и описать это не в силах. Одна программа за другой демонстрировали попросту душераздирающее, потенциально губительное для неокрепшего, впечатлительного сознания юношества насилие.