К самим остаткам самолетов не подпускали, но я обратил внимание, что на бомбардировщиках от стабилизатора к носу легко протянуть трос-антенну. Мне даже показалось, что там есть точки крепления. Но ничего такого я не увидел на “мессершмитте”. Зато на нем был виден какой-то изогнутый, словно рог, кусок металла. У меня возникла мысль, что на истребителе нет коротковолновых станций, поэтому мы и не слышим их в эфире.
Но связь же должна у них быть! В то время не с кем даже было посоветоваться, хотя еще до войны я знал, что существуют ультракороткие волны и с ними ведутся работы. Это я узнал из журнала “Радиофронт”, но эти сведения публиковались под рубрикой “За рубежом”.
О работах в нашей стране ничего не сообщалось, радиовещения на УКВ не было, не слышали мы ничего и об ультракоротковолновых приемниках.
Потом, в конце 1941-го — в начале 1942 года, я сам снял с “мессершмитта” рацию. Она работала именно в диапазоне УКВ. Вот почему мы не слышали и не принимали сигналов с истребителей! Не было у нас на вооружении ни приемников разведки, ни радиопеленгаторов УКВ.
Кстати, а тот приемник с “мессершмитта” очень нам пригодился. Мы научились использовать его против немцев и весьма эффективно. Фашисты, к счастью, до конца войны верили, что у нас нет средств УКВ и переговоры вели на ультракоротких волнах открытым текстом».
Однако вернемся к подготовке второго наступления немцев на Москву. 13 ноября радиоразведчики наших частей ОСНАЗ перехватили поистине историческую радиограмму. Штаб танковой дивизии, расквартированной в Ясной Поляне, сообщал, что их соединение выступит утром 14 ноября. На основании радиоперехвата Военный совет Западного фронта предупредил войска о готовящемся ударе немцев в этот день.
Таким образом, наступление фашистских войск на клинском, волоколамском и можайском направлениях возобновилось 16 ноября.
И вновь радиоразведчики отслеживали главные, ударные направления атак противника.
26 ноября части ОСНАЗ доложили о намерении фашистов обойти Истру с юга, 3 декабря — о задаче, поставленной 2-й танковой дивизии достичь Алабушева, что в 20 километрах от Солнечногорска, 6 декабря о планах немцев выйти на рубеж канала Москва — Волга.
В эти дни фашистское командование лихорадочно бросало в бой свои последние резервы. Обстановка на фронте сложилась крайне напряженной. Радиоразведка по 3–4 раза в сутки докладывала в штаб данные о появлении новых частей на дмитровском, солнечногорском, яхромском, истринском направлениях. Стало известно, что части, наступающие с севера, уже были снабжены крупномасштабными картами Москвы.
Однако вскоре стали приходить первые сообщения о том, что наступление немцев выдыхается — войска понесли большие потери в живой силе и технике, не хватает оружия и боеприпасов, иссякают резервы горючего.
С 6 декабря, с началом контрнаступления советских войск под Москвой, радиоразведка ОСНАЗ стала докладывать о направлениях отхода фашистов, рубежах обороны и очагах сопротивления, о резервах.
Можно сказать, что в целом суровый, боевой экзамен в битве под Москвой радиоразведка выдержала, она накопила боевой опыт, извлекла уроки из ошибок первых месяцев войны.
Новый источник радиоразведки
…Март уже перевалил за середину, а тепла как не было, так и нет. По утрам еще крепко подмораживало, а днем порой шел мокрый пополам с дождем снег. А хотелось весны, солнца. Но какое солнце под Ленинградом! Хорошо если его лучи пробьются к земле в апреле.
И все-таки весна неизбежна, как говорит их командир. Старшина Дмитрий Ашурков представил себе весенний город, синюю искрящуюся под солнцем Неву, набережную Мойки… Но пока в Питере холодно и… Не хотелось даже про себя произносить это слово, но оно уже стучало в висках: голодно, голодно. Сразу захотелось есть. Впрочем, есть хотелось всегда. Их 472-й радиодивизион Ленинградского фронта снабжался продовольствием по второй норме. На уровне частей обслуживания. Это значит, зимой вместо 900 граммов хлеба по фронтовой, первой пайке им давали всего 400 граммов. А ребята все молодые, дай им еды вдоволь — за троих съедят.
«Ну вот, опять о еде», — разочарованно подумал Ашурков, стараясь отогнать навязчивые «хлебные» мысли. Он стал внимательнее вслушиваться в эфир. Однако эфир был наполнен посторонними звуками. Немцы же, столь необходимые старшине Ашуркову, безмолвствовали.
И вдруг какой-то скрипучий, совершенно незнакомый голос произнес в эфир фразу. Неторопливо, достаточно четко летчик сказал в общем-то несколько простых слов:
— Иду на посадку через одну минуту…
Старшина бросил взгляд на часы: 14.07. Итак, 19 марта 1943 года в 14 часов 07 минут немецкий самолет зашел на посадку. А поскольку в радиосвязь с аэродромом вступал только флагманский пилот, с большой вероятностью можно было сделать вывод: приземлилась немецкая авиационная группа.
По данным пеленгации, выяснилось, что вражеские самолеты сели на аэродром Котлы, который, кстати, они не использовали с конца ноября 1942 года. Эту фразу немецкого летчика засекли и «слухачи» 623-го радиодивизиона.