Радищев

Человеку, проучившемуся четыре года за границей, усвоившему принципы естественного права разума и добродетели, приходилось работать в обстановке, которая на каждом шагу противоречила самым умеренным принципам этого права, в окружении тупых и ограниченных взяточников и карьеристов из приказных. Все эти люди не только не равны были ему, как он пишет, «в познаниях, но и душевными качествами иногда ниже скотов почесться могут; гнушаться их будешь и ненавидеть, но ежедневно с ними обращаться должен». Работая в качестве чиновника, Радищев видел вокруг себя «согбенные разумы и души, и самую мерзость».

Для таких людей «в делах житейских важно не образование, ум и знание дела (как он думал), а расчет и уловка». Благоразумие, а иногда «один расторопный поступок, — говорят они, — в отношении начальника далее возводят стяжающего почести, нежели все добродетели и дарования совокупно». Вот как описывает Радищев практическую философию чиновников. «Они думают и нередко справедливо, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцем до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение просьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как то к секретарю его, к секретарю его секретаря, если у него оный есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят» [2]. Это был проложенный и обычный путь, по которому двигалась служилая дворянская молодежь вверх по иерархической лестнице чинов. Радищев не мог пойти по этому пути. Он глубоко презирал лесть, пресмыкательство и высоко ценил мужество, самостоятельность и человеческое достоинство. «Старайтесь, говорит крестецкий дворянин, один из героев «Путешествия», детям, уходящим на службу, — во всех ваших деяниях паче всего заслужить собственное свое почтение; дабы обращая в уединении взоры свои во внутрь себя, не только не могли бы вы раскаиваться о сделанном, но взирали бы на себя со благоговением. Следуя сему правилу удаляйтесь, елико то возможно, даже вида раболепствования… и так, — заключает он, — да не преступит нога ваша порога, отделяющего раболепство от исполнения должности. Не посещай николи передней знатного боярина, разве (только) по долгу звания твоего».

Радищев служил честно, но никогда не прислуживался. Он ненавидел карьеристов, крючкотворцев и взяточников и первый в истории русской литературы правдиво и метко описал нравственные качества и психологию чиновников, этих, По выражению Ленина «Иудушек, которые пользуются своими крепостническими симпатиями и связями для надувания рабочих и крестьян… и представляют из себя самую реакционную отечественную бюрократию, которая de facto и правит государством Российским».

Радищев жил и работал в «чиновничьей монархии».

Но самое замечательное в этой характеристике, как правильно отметил Плеханов, то, что Радищев нравы русской бюрократии рассматривает как неизбежный результат существующего политического строя. «Призер самовластья государя — говорит Радищев — не имеющего закона на последования ниже в расположениях своих других правил, кроме своей воли или прихотей, понуждает каждого начальника мыслить, что пользуясь уделом власти беспредельной, он такой же властитель частно, как тот в общем. И сие столь справедливо, что нередко правилом приемлется, что противоречие власти начальника «А» есть оскорбление верховной власти». «Иначе и быть не может по сродному человеку стремлению к самовластью и Гельвециево о сем мнение ежечасно подтверждается». Вывод таков, что дурные примеры деспотизма и самовластья царя заразительны и что «каков поп, таков и приход».

«Блаженны, — говорит он в «Путешествии», — в единовластных правлениях вельможи, блаженны украшенные чинами и лентами. Вся природа им повинуется».

Но что же делать дальше? Терпеливо ли сносить деспотизм и тиранию начальства? Приспособлять ли идеалы естественного права и добродетели к самодержавно-крепостническим порядкам и, не обращая внимания на окружающие несправедливости, продвигаться вверх по иерархической лестнице чинов и рангов?

Или выступить на борьбу за правду и истинную добродетель?

«Что благороднее — сносить ли гром и стрелы Враждующей судьбы или восстать

На море бед и кончить жизнь борьбою?»

Что было «благороднее»? Об этом у Радищева не было двух мнений. Теория естественного права на этот счет не оставляла никаких сомнений: «понеже добродетель есть вершина деяний человеческих, — говорит он, — то исполнения ее ничем не долженствует быть препинаемо. Не бреги обычаев и нравов, не бреги закона гражданского и священного, столь святые в обществе вещи, если исполнение оных отлучает тебя от добродетели. Не дерзай никогда нарушения добродетели прикрывать робостью благоразумия» и твердо решил «восстать на море бед и кончить жизнь борьбою».

Но прежде чем бросить открытый вызов врагу, ему предстояло еще пройти длительный искус в качестве царского чиновника и рядового литературного работника.