Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Я ничего не имею против вас. Просто считаю, что вам здесь нечего делать, — ответил судья, но тотчас вспомнил свое постыдное любопытство, из-за которого очутился тут. — Один бог ведает, отчего мы так любопытны.

— Но ведь можно подойти и по-другому, — возразил Кип. — Какой людям вред от того, что возле них человек, с которым им приятно? Если б вы остались хоть ненадолго, вы бы убедились своими глазами. — Голос его зазвучал неторопливо, мечтательно. — Не так-то просто во всем этом разобраться, и мне хотелось бы знать ваше мнение. Я-то думаю: таких парней, как я, было много. Знаете, вдруг в тебе будто что-то вспыхивает… вроде как искра в моторе… и людям передается, и это ведь очень для них важно.

Судья был поражен. Пока Кип говорил, он не мог оторвать взгляда от его большого смуглого лица, озаренного мечтательной улыбкой. Но стоило ему умолкнуть, и чары пропали. Он отстранился от Кипа.

— И вы во все это верите?

— Конечно.

— Будто мальчишка из глиняной трубочки мыльный пузырь выдул… — пробормотал судья себе под нос.

— Что вы сказали?

— Вы, кажется, не в себе.

— Не в себе? — переспросил Кип и добродушно усмехнулся.

— Господи! — сказал судья. — Какое безумное, какое пагубное самомнение. Он действительно во все это верит.

В негодовании судья Форд поспешно удалился.

14

Довольный и веселый возвращался Кип к столику, за которым его дожидались двое студентов. «Вот здорово, — думал он, — судья, должно быть, знает, что ему придется считаться с сенатором. Может, у них уже был разговор». Сенатор куда-то уезжал, но два дня как вернулся в город, и Кип ждал от него вестей.

— Кто это был? — спросил один из студентов.

— Судья Форд.

— Что ему нужно?

— Бог его знает. Наверное, интересуется, как я тут поживаю. Вот и пришел. И это главное. Это чертовски важно. — Видя, какими серьезными стали лица студентов, он рассеянно улыбнулся им, все еще пребывая во власти своих фантазий. — Так о чем бишь я рассказывал, когда вошел судья?

— Про длинного Луи.

— Да, да, про Луи. Помню, как его привели, этакая махина, ростом почти семь футов — огромный, дюжий негр. Пожизненное получил. Его все сторонились. Никто с ним и словом не хотел перемолвиться. Этот верзила напал на маленькую девочку, ножом пырнул. — Взметнув руки, Кип подался вперед, к своим слушателям, но голос его звучал вяло, лицо утратило живость, он продолжал думать о судье. — И представьте, у этого Луи была чудесная улыбка. Ну прямо ребячья. Когда мы первый раз увидели, как невинно он улыбается, один арестант, совсем заморыш, взял да плюнул ему в рожу. Ну, пришлось мне тогда этого Луи попридержать, чуть руку ему не сломал. Я постарался ему втемяшить, что номер у него не пройдет. Я вот к чему клоню: маленьких девочек там не было, и пришлось этому Луи быть как все, как вы или я. Пришлось ему забыть свой порок.

Взгляд его был устремлен куда-то мимо слушателей, полузакрыв глаза, он вспоминал Луи. И вдруг увидел ее. Она вошла, оглядывая зал, и лицо ее было все таким же по-детски прямодушным. Шепнув студентам «извините», он поднялся, следя за ней глазами. Она стояла так, как стоит человек в толпе незнакомых людей и кого-то настороженно ждет. Она покосилась на трех хоккеистов за ближним столиком. Негр-ударник улыбнулся ей с эстрады. И тут она увидела Кипа и, просияв, махнула ему рукой в коричневой перчатке.

— Джулия, — сказал он. — Вот не думал, что вы придете.

— Почему?

Должно быть, оттого, что сердце у него застучало от радостного волнения и что-то изменилось в его лице, она на миг растерялась и, покраснев, молча сжимала в руках сумку.

— Не знаю, — ответил он. — Наверно, оттого, что хотел этого.

Его удивление и радость были ей явно приятны.

— Надо же мне повидаться с сапожником.

Она все смотрела на него, как бы проверяя, такой ли он, каким ей запомнился. В коричневом пальто, в коричневой фетровой шляпке и в свитере с красным высоким воротом, Джулия была одета, пожалуй, очень просто, даже небрежно, однако трое хоккеистов за столиком уставились на нее так, будто никогда не видели такого наряда.

— А вы изменились, — сказал Кип. — Тогда, похоже было, вы совсем руки опустили. Что у вас нового? Ну, присядьте, расскажите. Выпейте чего-нибудь.

— Немножко рому с ананасовым соком, от него никогда голова не болит. — Она улыбнулась и протянула ему руку: — Спасибо за туфли и ботики.

Он сказал слегка встревоженно:

— Я боялся, что вы узнаете, кто я.

— Как странно, правда?

— Что странно?

— Что мы так разговариваем, будто знаем друг друга давным-давно.

— Мне оно так и кажется.

— А я опять работаю манекенщицей. В тот вечер вы в меня жизнь вдохнули.

Какие чудесные слова она сказала. Кипу захотелось признаться ей, как много для него значила их встреча.

— Когда вспоминаю тот вечер с вами, какая-то часть моей души, еще застывшая, окаменевшая, размягчается, и в нее льются свет и тепло.

— Так ведь это чудесно.

— Вот именно…

Ее стесняло, что все на них смотрят. Она спросила:

— А чем вы здесь занимаетесь?

— Слежу, чтобы каждому было приятно.

— И это все?

— Да, а что?