Радость жизни

— Этак и ангела выведут из терпения! Она вытянула все ваши деньги, сантим за сантимом! Да еще как подло! Право, можно подумать, что вы живете на ее хлебах… Когда ваши деньги хранились у нее в ящике, она проделывала такие китайские церемонии, словно ей надо было охранять невинность девушки; это, однако, не мешало ей запускать свои крючковатые пальцы в ящик и опустошать его… Да, нечего сказать, ловко она сыграла комедию, когда навязала вам затею с заводом, чтобы потом они зажили припеваючи на остаток припрятанных ею ваших денежек! Хотите всю правду скажу? Извольте! Без вас они подохли бы с голоду… Недаром она так перепугалась, когда ваша парижская родня повздорила с ней насчет отчета. Бог ты мой, да ведь вы могли ее просто под суд отдать… Но и это ее не исправило; она продолжает вас обирать и вытянет у вас все, до последнего медяка… Вы, может, думаете, я лгу? Ничуть, клянусь вам! Я все видела и слышала собственными глазами и ушами. Я из уважения к вам, барышня, не рассказываю самое плохое: как, к примеру говоря, она бесновалась, когда вы были больны, а ведь только потому, что не могла рыться у вас в комоде!

Полина слушала, не прерывая ее ни единым словом. Мысль, что семья живет на ее счет и злостно ее обирает, часто приходила ей в голову и отравляла самые счастливые часы. Но она старалась не думать об этом, — она предпочитала на многое закрывать глаза, обвиняя себя же в скупости. Однако на этот раз пришлось все узнать; грубость этих разоблачений только усугубляла смысл содеянного. Каждое слово Вероники восстанавливало в ее памяти давние события, подробности которых она сама забыла, и теперь она видела, как г-жа Шанто день за днем расхищала ее состояние. Она тяжело опустилась на стул, почувствовав сразу необыкновенную усталость. У губ ее залегла горькая складка.

— Ты преувеличиваешь… — тихо проговорила она.

— Как преувеличиваю! — резко воскликнула Вероника. — Меня история с деньгами еще не так возмущает. А вот чего я ей никогда не прощу, так это то, что она у вас отняла господина Лазара, хотя раньше первая свела вас с ним… Да, в точности так! У вас теперь денег мало, а им нужна богатая наследница. Ну, что вы на это скажете? Сперва вас обобрали, а потом стали презирать, потому что у вас ничего больше не осталось… Нет, барышня, не стану я молчать! Как же так: залезть к человеку в карман, а потом разбить ему сердце! Вы любили вашего кузена, и он за все должен был отплатить вам лаской, а отнимать его у вас, украсть еще и это — просто подлость… А все дело ее рук, я сама видела. Да, да! Каждый вечер она болтала с девчонкой и всякими пакостными способами старалась распалить в ней страсть к господину Лазару. Это так же верно, как то, что вот здесь лампа горит. Да, хозяйка сама их друг к дружке толкала. Да что там! Она, как говорится, свечку над ними держала, готова была на все, чтобы сделать свадьбу неизбежной. И не по ее вине они не дошли до конца… Да, да, защищайте ее теперь, когда она вас топчет в грязь, когда по ее милости вы ночи напролет льете слезы, как святая Магдалина! Я ведь все слышу из своей комнаты. Я сама скоро захвораю с горя, от всей этой неправды.

— Замолчи, пожалуйста, умоляю тебя!.. — прошептала Полина, теряя последние силы. — Мне слишком тяжело!

Крупные слезы катились у нее по щекам. Она сознавала, что Вероника не лжет, ее растерзанное сердце обливалось кровью. Перед ней живо и ярко предстало все, что она слышала: Лазар сжимает в объятиях слабеющую Луизу, а г-жа Шанто сторожит у дверей. Боже мой, чем она провинилась, почему ее обманывают все те, кому она так предана!

— Умоляю тебя, замолчи, мне душно!

Тогда Вероника, видя ее волнение, ограничилась тем, что сквозь зубы проговорила:

— Я еще не все вам рассказала, и это ради вас, а не ради нее… Не дальше как сегодня утром она наговорила про вас кучу мерзостей! У меня в конце концов терпение лопнуло. Кровь кипит, когда слышишь, как она чернит вас за ваше добро… Честное слово, она уверяет, будто вы их разорили, а теперь губите ее сына… Подите послушайте сами, коли мне не верите.

Полина громко разрыдалась. Вероника, растерянная, обняла девушку и, целуя ее в голову, повторяла:

— Нет, нет, барышня, я больше ничего не стану говорить… А надо бы вам все знать… Уж очень глупо давать себя так мучить… Я не скажу больше ни слова, успокойтесь.

Наступило молчание. Служанка потушила оставшиеся в печке угли. Она не могла удержаться и пробормотала:

— Знаю я, отчего она пухнет: это злоба ей в ноги бросилась!