Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы

Многие предпочитают избегать практику прозрения. Одним кажется трудным разбивать эмоции на более мелкие части. Другим эта практика кажется слишком скучной, аналитической. Третьи просто слишком боятся заглянуть в глубинный источник своих эмоций. Например, один мой ученик недавно рассказал о своём конфликте с матерью. Каждый раз, когда матери нужно было заправить бензином машину, она звала его на помощь. С виду казалось, что конфликт связан с беспомощностью матери, но, когда сын и мать наконец выговорились друг перед другом, оказалось, что в основе происходящего лежит сочетание ревности и печали. Мать ревновала сына из-за того, что он проводит много времени со своим соседом по квартире, и страдала от чувства потери вследствие того, что сын покинул её дом, чтобы жить самостоятельно.

Как показывает этот пример, одним из самых сильных факторов, лежащих в основе неприязни к практике прозрения, является страх перемены, страх потери своей индивидуальности — отражение влияния блокиратора природы будды номер пять, склонности определять себя как некое беспомощное, одинокое, полное тревоги или страха существо. Мать, о которой говорилось в этом примере, боялась утратить свою связь с сыном. Другие люди говорили: «Мне нужно рассердиться, чтобы что-то получилось». Одна моя ученица недавно рассказала мне о своих отношениях с неким поэтом, автором песен, который часто устраивал скандалы и не раз разрывал связь с ней, а потом всячески старался помириться. Их отношения были постоянным источником страданий и трагедий, любви и утраты. Наконец, она спросила своего друга:

— Нельзя ли, чтобы наши отношения были ровными, без всех этих взлётов и падений? Конечно, у нас есть какие-то разногласия, но обязательно ли превращать их в трагедию? Нужно ли, чтобы каждая размолвка становилась вопросом жизни и смерти?

Он некоторое время смотрел на неё, будто на пришельца с другой планеты:

— Для творчества мне нужен эмоциональный взрыв, — ответил он. — Все эти взлёты и падения в наших отношениях — они нужны мне, чтобы я мог писать стихи.

К счастью для неё, она не нуждалась в трагедии, чтобы выполнять собственные профессиональные задачи или обязательства, и после этого разговора они окончательно расстались.

Её история кажется мне особенно показательной, потому что многие люди не приемлют практику прозрения из-за неправильного понимания пустоты. Меня не раз спрашивали: «Если я пуст, если все, с кем я работаю, пусты, если все мои чувства пусты, как мне жить в обществе?». Люди боятся, что им придётся отказаться от своей индивидуальности или что их отношения и жизненные переживания лишатся смысла.

Подобные вопросы напоминают мне пару случаев из моего раннего детства. Большую часть первых лет своей жизни я провёл в Нубри, в непальских Гималаях, где зимой нередко свирепствуют снежные бури. Во время одного особенно сильного бурана, когда северный ветер сотрясал стены нашего дома, мне было очень страшно, что дом развалится. Я подбежал к одному из несущих столбов в главной комнате и изо всех сил прижался к нему, чтобы противостоять ветру. (Дом, конечно, не рухнул, но вряд ли мои усилия сыграли в этом какую-то роль.)

Я сравниваю этот случай с тем, что произошло несколько лет спустя, когда я совершил свою первую поездку на автобусе. Зимой я отправился с матерью из Нубри, которая была тогда отдалённой деревней без каких бы то ни было современных удобств — не было ни водопровода, ни электричества, ни мощёных дорог, — в Катманду, где климат мягче и мы могли провести зиму в относительном тепле и комфорте. Мы десять дней шли пешком по девственной, нетронутой местности, ночуя в пещерах или в полях и готовя еду с помощью утвари, которую несли за спиной. Потом мы попали в место, которое называется Горка. Там я впервые увидел грузовики и автобусы.

Моим первым впечатлением было, что это огромные звери. Передние фары казались глазами. При движении они сверкали. Их сигналы ревели как злые тигры. Когда мы подошли к одному из автобусов, мать сказала: «Нам нужно зайти внутрь».

«Ни за что!» — подумал я. Но мать была непреклонна и втащила меня в автобус. В первый день путешествия я был в ужасе. Я сидел в брюхе чудовища! Дороги, по которым мы ехали, были отвратительные — сплошные колдобины и выбоины, — и каждый раз, когда мы попадали на одну из них, я был уверен, что чудище перевернётся. Через несколько часов меня стало тошнить и рвать. Наконец мы приехали к остановке, и мать решила остановиться в придорожной гостинице. В ту ночь у меня поднялся жар и снова началось головокружение. Помню, как я смотрел на потолочный вентилятор, который не был включён, и мне казалось, что я вижу вращающиеся лопасти. Постепенно вся комната начала кружиться.