Радуга тяготения

Однако сегодня по дороге домой жалеешь, что не приголубил его, не потетешкал чуточку. Подержал бы просто близко к сердцу, чтобы щекой тебе в выемку ключицы, весь сонный. Словно бы ты сам мог его как-то спасти. Всего миг не заботясь, в каком качестве тебе полагается зарегистрироваться. Хотя бы на миг — не тот, кем тебя объявили Цезари.

О Jesu parvule,

Nach dir ist mir so weh… [71]

И вот вся эта съемная компания, изгнанники эти и ебливые пацаны, угрюмые гражданские, призванные под старость, мужики, жиреющие, несмотря на голодуху, из-за нее же страдающие газами, предъязвенники, осипшие, сопливые, красноглазые, с больным горлом и раздутым мочевым пузырем люди, у которых очень ломит поясницу и бодуны на весь день, люди, что желают смерти воистину ненавистным офицерам, люди, которых видел в городах в пешем строю и без улыбок, но забыл, которые и тебя не помнят, которые знают, что лучше бы поспать капельку, а не выделываться тут перед чужими, — дарят тебе эту вечерню, вот они доходят до высшей точки с ее парящим фрагментом некоей древней гаммы, голоса перекрываются по три, по четыре, выше, эхом, наполняя всю полость церкви, — никаких липовых младенцев, никаких провозглашений Царства, даже попыток согреть или разжечь эту кошмарную ночь нет, только, черт бы нас побрал, этот наш тихонький и неряшливый обязательный вопль, наш предельный порыв наружу — благословен Господь!

 — чтоб забрал с собой по адресу полевой почты, твоя военная личина, поперек следов ног и шин в снегу наконец-то к той тропе, что должен проторить сам, один и в темноте. Хочешь ты этого или нет, какие бы моря ни переплыл — по пути домой…

***