Радуйся, пока живой

Больше всего насторожило Догмата Юрьевича то, что девица мгновенно выставила вполне профессиональные блоки и умело имитировала гипнотический транс, что никак не соответствовало облику молодой искательницы приключений, зарабатывающей чем попало, и в первую очередь, разумеется, передком. Для того чтобы овладеть навыками психогенных манипуляций требовалась специальная школа, и коли девица ее прошла, то тогда понятны предосторожнос-ти китайцев. С другой стороны, внести ясность в этот вопрос можно лишь с помощью спеццознания, на которое у него не было разрешения. Продолжать допрос, не разрешив этого противоречия, бессмысленно.

Догмат Юрьевич открыл глаза: заплаканная девица прикуривала от «ронсона», руки у нее дрожали. Актриса, оценил психиатр, отменная актриса, но ведь это чисто женское. Все они отчасти Сары Бернар.

— Не получилось у нас задушевной беседы, — вздохнул он.

— Здесь какое-то недоразумение. — У Лизы не только руки, но и голос вибрировал. — Пожалуйста, отвезите меня домой.

— Домой — это куда?

— Я живу в «Метрополе». Номер пятьсот шестнадцать. Видите, я же ничего не скрываю.

— Хотелось бы верить… К сожалению, вам придется погостить у нас некоторое время.

— С какой стати?! — попытка возмутиться слабая, откуда силы под гипнозом. — Вы не имеете права!

Он позвонил, и в комнате возник рослый детина в спортивном костюме, с заспанным и каким-то желтоватым, как у улитки, лицом.

— Серенький, проводи гостью в отведенные ей покои.

— Слушаюсь, ваше благородие.

— Гляди там, без озорства.

— Что же, пацанам разговеться нельзя?

— Не сегодня, Серенький, не сегодня.

Парень недовольно фыркнул, оценивающе косясь на Лизу. Она растерянно пробормотала:

— Но у меня же ничего с собой нет… Даже зубной щетки.

Догмат Юрьевич махнул рукой, уже забыв про нее.

Парняга отвел ее в каморку, где стояла железная кровать с поролоновым матрасом, стул и деревянная тумбочка. Больше никаких удобств, если не считать трехлитровой банки в углу. Если это параша, то предназначалась она явно для Мужчин, о чем Лиза, смущаясь, уведомила конвоира.

— Ничего, управишься, — гоготнул желтоликий и, вопреки запрету начальника, слегка ее потискал, ухватя сзади под груди.

— Как вы смеете! — возмутилась Лиза, уже привыкая к роли всеми обижаемой благородной сироты. Видно, она чего-то не учла в умонастроении ухажера: слабый протест его возбудил и, засопев, он начал натурально заваливать ее на матрас, ласково приговаривая: — Давай, давай, телочка, быстренько справим нужду.

По всем инструкциям, исходя из ситуации, она обязана была, немного побарахтавшись, ему уступить, но Лиза не сделала этого. Ее дисциплинированность имела пределы, лучше других об этом знал Лихоманов-Литовцев-Чулок. Она частенько нарушала конспиративные табу и обыкновенно, как ни чудно, это сходило ей с рук. Выскользнув из могучих объятий, она развернулась и вонзила парню коленку в промежность. Потом подтолкнула его, полусогнутого, к двери и выпихнула вон. Поглядела: на двери, естественно, никакого запора. Еще долго из коридора доносилось недужное мычание оскорбленного кавалера. Оклемавшись, он заглянул в дверь и зловеще предупредил:

— Серый не прощает, когда его бьют по яйцам. Запомни, сучка.

— А ты не лезь без приглашения.

Лежа на кровати в темноте, Лиза попыталась оценить ситуацию, но оценивать, в сущности, было нечего. Нормальная оперативная рутина. Если она в чем и прокололась, то это скоро выяснится.

Приказала себе уснуть, и тут же перед глазами возник самодовольный, улыбающийся Сергей Петрович, весь в бинтах и с проколотым туловищем. «Видишь, Сереженька, это все из-за тебя», — успела упрекнуть перед тем, как погрузиться в забытье.

2. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ ЕГОРОВ

К своим тридцати семи годам он поднялся на такую высоту, откуда самостоятельно уже не падают, но если зазеваешься и кто-то невзначай зацепит, обязательно сломаешь шею. Все десять лет перестройки и реформ ощущал себя в рывке, постоянно наращивал темп, пока не пробил, наконец, брешь в Европу. Начальный капитал нажил, не мудрствуя, на приватизации, но действовал всегда в одиночку, не прибивался к крупным тусовкам. Бизнес у него был особенный, не на крови замешанный, как у многих прочих, а образно говоря, на душевной гнили. По аналогии с терминатором он в шутку называл себя вестернизатором. Соскребал с клиентов первобытную смолу и покрывал их души модным, суперсовременным, фарфоровым глянцем. Реклама, постановка массовых зрелищ для черни, а позже — прорыв к сложнейшим технологиям тотального психотропного зомбирования — вот поле его деятельности, где ему не было равных. Егоров говорил: дайте мне миллион зеленых, и я из последнего подонка слеплю народного кумира. Он не блефовал, у него это получалось. Свою первую имиджмейкерскую фирму назвал поэтически «Аэлита», в память о любимом в детстве романе, — с нее началась его незримая империя.