Распределив по рукавам все полагающиеся для посещения столь высокопоставленной особы предметы, как то: веера, бумагу, две церемониальные таблички сяку, представляющие собой удлиненные моккан, пишущие принадлежности и тати (последний — в единственном числе, разумеется), мы обулись, взяли из рук Дзиро фонарик и вышли из дома. Блестящие льдинки звёзд уже стаяли с неба, горизонт клубился холодной предутренней дымкой. Площадь пустовала. Даже самые усердные слуги ещё продирают глаза, валяясь на футонах, и никто не услышит стука деревянных подошв по мостовой. Прекрасное время, чтобы поговорить о материях, которые не следует доверять чужим ушам.
— Ю, я вспомнил кое-что… можно?
— Тебе откажешь… — проворчал тот, прикрывая рот ладонью. Кто из нас спал раз в два дня, а?
— Не зевай в присутствии Сына Пламени, — строго напомнил я. — И… всего остального не делай, ради ками, я тебя умоляю!
— Всего — это чего именно?
— Ну… всего! — я немного поразмыслил. — Всего, чего тебе захочется. Сказать что-нибудь эдакое. Почесаться…
— Я не страдаю чесоткой и прочими видами недержания, — надменно проронил он. — Это всё, о чём ты собирался напомнить?
— Ой, нет! Просто отвлёкся. На самом деле я хотел спросить, почему Ясу и Дзиро видят тебя иным?
Юмеми запнулся на середине шага. Я подхватил его под локоть: ещё упадёт, в непривычных-то одеждах! Даже не заметив этого, он некоторое время стоял без движения, отрешённо созерцая наши сомкнувшиеся тени. Изогнувшись, я опустил фонарик на землю и потряс спутника за плечи.
— Ю! Ю-у! Что с тобой?
Ханец вздрогнул, будто очнувшись от кошмарного сна. В полутьме, окружающей нас, его лицо белело, словно покрытое алебастром. Он медленно, невообразимо медленно поднял на меня взгляд широко распахнутых глаз. Выражение их оставалось для меня загадкой и при лучшем освещении. Сейчас казалось, что они излучают тьму. Выражение нелепое, но удивительно точное.
— Иным… каким? — едва слышно прошептал он.
— Сложно объяснить, — так же тихо ответил я. Что происходит? Лучше бы я и не спрашивал! — Ясумаса уверен, что ты — обычный житель Срединной Страны, на одно лицо со всеми остальными… не в обиду будет сказано. Узкоглазый, желтолицый, волосы — тёмные…
— А ты…
— Прекрасным! — я понял, что ляпнул глупость, что это слово не подходит. — Нет, не так. Помнишь, кое-кто насмешничал, когда при знакомстве я остолбенел и долго приходил в себя? Насмешничал, насмешничал, даже не отрицай! Думал, это врождённая стеснительность? Нет, просто мне привиделось божество. И не в мечтах, а в жизни, рядом, на расстоянии вытянутой руки! Ведь людей с похожей наружностью не бывает. Очень светлая кожа, черты лица — как на картинах, только таких картин у нас не пишут. Волосы будто радуга. Я всё никак не решался задать вопрос, чем ты их красишь и зачем. Глаза…
— Хватит! — почти выкрикнул Ю и, покачнувшись, опустился на мостовую. Я кинулся было к нему, но передумал. Нельзя трогать человека, не понимая, что с ним.
— Ю, ты… ты успокойся, ладно? Не знаю, что с тобой, но ты меня… удивляешь. Это ведь только поначалу я принял тебя за совершенное создание, но теперь, после стольких…
Со стороны южанина раздался то ли смех, то ли всхлип. Э, нет, так не пойдёт!
Я приблизился к неподвижному вороху ткани, присел, нашарил голову. Ханец сидел, уткнувшись лицом в колени. Его плечи мелко дрожали. Да что же происходит??
— Ты плачешь? — обомлел я.
Юмеми поднял голову. Канмури покосилась, но лицо было чистым, без следа слёз.
— Я смеюсь! — вызывающе произнёс он с наигранной улыбкой. — Что ещё остаётся? Ничего! — и снова его голос едва не сорвался на крик.
— Что-нибудь остаётся обязательно, — возразил я с убеждённостью, которой не испытывал. Ещё бы знать, о чём идёт речь! — Послушай, дружище! Я ничего не понимаю в происходящем, поэтому приготовься услышать много чуши. Но не бывает так, чтобы совсем уж ничего не оставалось, слышишь?
Мой собеседник недоверчиво хмыкнул. Я на верном пути!
— Неплохо бы разобраться, почему мои слова вызвали у тебя такой ужас, но… Знаешь, если надо, я могу сделать вид, что мы шли в полной тишине. Хочешь?
Юмеми резко вскинул голову.
— Нет! И… ты неправильно истолковал моё поведение. Не ужас, нет…
— А что?
Раз ты готов говорить, то я готов слушать!
— Скорее, потрясение. В моей жизни редко случаются события, несущие перемены, особенно такие. И всё же, я должен был подготовиться к ним, встретить лицом. А оказался растерян. И бессилен, словно лист багряного клёна, подхваченный течением.
— Мне всегда говорили, что я непредсказуемый, но чтобы настолько? — помимо воли усмехнулся я, и ханец слабо улыбнулся в ответ. Тенью той улыбки, что обычно озаряет его лицо.