Рагу из дуреп

Но отечественные подруги кричали по скайпу: сиди – и не рыпайся! Нечего на родине делать, все только и мечтают убраться с неё подальше. Потому что стало там ещё хуже: целые кварталы отключают от энергоснабжения по несколько раз в сутки и ходить вечером стало ещё опаснее. Никаких распределений на работу не жди, разве в село на гроши и без права на бесплатную квартиру. И, скорее всего, найти работу после учёбы вовсе нереально. Вот компьютерщикам, как всегда, везёт – их пачками принимает Германия, а там – приличная зарплата и социалка. Но мы-то не компьютерщики! В лучшем случае нас в Польшу замуж возьмут. Но Польша тоже страна бедная, многого не получишь.

И все мне завидовали.

Я же тем временем вскакивала в три утра, чтобы до рассвета вместе с заспанными тинэйджерами доставить подписчикам газеты. На более серьёзную работу меня не брали: сказывалась нехватка английского, но главное – отсутствие постоянной грин-карты и постоянного разрешения на работу.

– Я думаю, дорогая, тебе стоит присмотреть себе постоянную работу, – будто нарочно сыпал соль на рану Джим. – У нас многие студенты работают, а деньги нам не помешают – у нас машина в кредит и моргидж.

– Не у нас, а у тебя машина и моргидж, – обычно буркала я в ответ.

Моргидж! Так жутко для русскоязычного уха величали здесь обычную ипотеку. И если ипотека, рифмуясь с дискотекой, заманивала людей, то моргидж – наоборот... Ну, а машину мне Джим не покупал из принципа, из того же принципа не давал мне свою (хотя имел их в гараже три штуки), и учить меня вождению тоже не планировал. Газеты я развозила на стареньком, лично купленном за десять баксов на гаражке – гаражной распродаже – велосипедишке.

– Не у меня, а у нас моргидж и кредит, – подчеркнул Джим. – В доме ты живёшь, а на машине ездишь как пассажир. А у меня лично ещё и алименты.

Да-да, Джим был до меня женат и платил алименты на пару усыновлённых им детей. Но говорить о них не любил, в дом их не приводил, и потому я даже не знала ни пол детишек, ни возраст.

– А ещё у меня – таксы! О, – Джим страдальчески закатил глаза. – О, скоро снова таксы.

Речь шла не о милых длиннотелых собачках, а о чём-то жутком и беспощадном. Это слово я частенько слышала, возвращаясь с работы по утрам, когда Джим сводил ежедневный дебет-кредит, деревянно бубня под нос, куда, когда и сколько платить по счетам, что копились на его письменном столе, а сколько отложить на таксы, когда придёт время платить и за них. Но что такое эти неумолимые «таксы», я как-то до сих пор узнать не удосужилась. В моей новой жизни появилось много понятий, о которых я почти не имела представления. Но день ото дня всё больше накрывавшее меня глухое безразличие ко всему, что не касалось меня лично, уже не стимулировало былой страсти к познанию.

– Таксы? О, таксы! – опять взвывал Джим. – Таксы – это проклятие! Как и моргидж, впрочем... Но таксы! Таксы! – В его деревянном голосе появлялись трагические нотки.

– Ты можешь мне объяснить, что такое «таксы» и почему ты их так боишься? – попыталась выяснить я однажды. Джим обречённо махнул рукой и снова перешёл на свой обычный, вежливо хватающий за горло тон: – Таксы – это налоги. Их надо платить, – и скрылся в своей спальне, где уже с минуту трещал скайп. – Хэлло, май френд. Десятый левел?! Да это же плёвое дело! – И дверь закрывалась.

Сквозь дремоту до меня долетали обрывки разговора ещё и с каким-то Эндрю, который сообщал Джиму, как хороша была арт-выставка, и как высоко оценены картины, которые там экспонировались.

– Я вот-вот прославлюсь, – как-то объявил мне Джим, нехотя ковыряясь вилкой в тарелке. Моя виртуозная (по моему личному мнению) стряпня его не вдохновляла, а тщеславие так и пёрло наружу. –  Я почти у цели, соперников быть не может. Когда SoHo продаст мою первую картину, мир обо мне заговорит. И случится это уже скоро! Мы – американцы! Мы самые успешные и талантливые.

– А по-моему, ты ошибаешься, – с тайным злорадством рискнула возразить я, не очень-то веря в его успех и памятуя расхожую поговорку: «Если ты так умён, почему беден?» Кроме того, у нас в колледже ни одного отличника из англосаксов не было. Даже просто белых отличников не было, всё больше японцы, корейцы и китайцы. Я намеревалась назвать и русских, потому что, невзирая на слабое знание языка, с которым приехала, до замужества я была на курсах в числе первых. В чём помогли мои три курса консерватории, которую, если бы не приятельница с барахолки, я бы уже окончила. Но она так убедительно расписывала мне прелести рынка, так сорила шальными деньгами, что я соблазнилась и бросила учёбу.

В общем, я скромно промолчала.

– Я никогда не ошибаюсь, – Джим иронично посмотрел на меня и провозгласил с резкой убеждённостью: – Мы – единственная супердержава, самая богатая и самая образованная. Все Нобелевские премии – наши.

Ну, надо же! Полный абзац...

– Да ваша экономика это всего... да всего двадцать процентов – производство! Остальные восемьдесят – услуги (это из статистики в интернете). Вы же отдаёте свои рабочие места Китаю, а это мина замедленного действия!