Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Сначала один индеец покачал головой, за ним второй. Они явно не решались приближаться к этому орущему безумцу на вершине холма, защищенному стеной дыма и огня. И пусть они не понимали, что он кричал, зато намерения его поняли прекрасно.

– Ну же, идите сюда, покажите свою храбрость! Вы убили старика и мальчишку и даже собаку! Поглядим, как вы справитесь со мной!

Один из шайеннов снова покачал головой, даже с сочувствием. Это не понравилось Шраму. Он схватил воина за плечо и встряхнул. Индеец отшвырнул его руку, повернул лошадь и ускакал в грозовую темноту.

Остальные четверо последовали за ним, выстроившись гуськом. Оставшись один, Шрам сначала метнул на Чарльза свирепый взгляд, а потом поехал за ними.

– Вернитесь, сволочи! Будьте вы все прокляты! Вы просто трусливые сукины дети, вот вы кто!

Когда огонь с новой силой взметнулся вверх и скрыл индейцев, силы оставили его, но он все-таки прокричал вслед Шраму:

– Тебя и весь твой род нужно свести с лица земли! И я это сделаю – не сомневайся!

Не сомневайся… Не сомневайся…

Он повернулся и пошел прочь от жара и слепящего света. Когда он на ходу попытался сунуть кольт в кобуру раненой рукой, то промахнулся, разорвав прицелом штанину и глубоко, до крови, оцарапав ногу. Но он этого не заметил и не почувствовал. В левой руке он нес парфлеш Джексона, который даже не помнил когда снял с его мертвой лошади.

Гроза теперь бушевала в нескольких милях восточнее. Начавшийся легкий дождь был недостаточно сильным, чтобы загасить огонь. Шатаясь, Чарльз с трудом пробирался между трупами мулов в надежде, что еще удастся найти хоть кого-нибудь живого в этом аду. Двое мулов действительно оказались целыми и невредимыми. Он взял их поводья и хотел уже повернуть назад к пригорку, но его остановил огонь. Огромная бело-алая стена обступала холм справа, двигаясь от другого холма, отделенного высохшим ручьем, где лежали Малыш и Фенимор. Он просто стоял и смотрел, как через несколько секунд пламя полностью поглотило то место, где осталось тело Деревянной Ноги.

Я даже похоронить их не смогу…

И тут из его глаз хлынули слезы ярости.

По счастливой случайности – и это была единственная удача за день – Чарльз нашел своего пегого примерно в двух милях к северо-востоку от пожара. Чарльз ехал на одном из мулов, ведя рядом второго. Чтобы остановить кровотечение, раненую руку он стянул жгутом, который сделал из оторванного куска штанины. Рана болела и нуждалась в лечении, но была далеко не смертельной.

Когда он увидел Дьявола, конь стоял опустив голову, неподвижный как статуя, и только глаз чуть косил в сторону. Чарльз пересел на пегого и поехал на север, чувствуя, как его переполняют одновременно печаль и ярость. В сумерках он остановился, чтобы устроиться на ночлег. Развел небольшой костер, съел немного вяленого мяса уже из своего парфлеша. Сначала от еды у него заболел живот, но боль быстро прошла.

После грозы небо очистилось. Ежась на холодном ветру под сверкающими звездами, Чарльз открыл парфлеш Джексона и достал горшочки с краской, кисть и свернутый в трубочку счет зим. Потом развязал шнурок и развернул кожаный свиток.

Хотя он и сам не смог бы объяснить причину, его словно что-то подталкивало закончить начатую Джексоном работу. Он открыл горшочек с черной краской, облизнул кисть, окунул ее в краску и занес над рисованной историей последнего года Торговой компании Джексона.

Он рассматривал разные фигурки, которые рисовал Деревянная Нога, включая те, что изображали их троих в типи под священной охраной Бизоньей Шапки. Как же он тогда ошибся! Как был глуп, что поверил, будто шайенны способны на сострадание. Они не знают жалости. Тогда их троих спасла только неприкосновенность места, где находится эта шапка. Шайенны ненавидели всех белых, и не важно, что у них на это были причины. Причин к той варварской жестокости, последствия которой видел Чарльз, у них уж точно не было. Они просто ненавидели белых – так же, как он сейчас ненавидел каждого из них.

Блики костра мелькали на его мрачном лице, когда он старательно выводил на кожаном свитке составленные из палочек фигурки двух человек и собаки. Вторая фигурка была справа и чуть выше первой, а третья возвышалась над второй, как будто все они стояли на какой-то невидимой лестнице.

Пытаясь решить, как изобразить над ними Висячую Дорогу, он задумался. Может, нарисовать волнистые линии, означающие Млечный Путь? Нет. Пусть это будут пятиконечные звезды. Он нарисовал одну, тщательно подправил кончики, потом добавил еще две и понял, что у него получились не звезды, а кляксы.

Он швырнул кисть в огонь, потом отправил за ней и краски. Взял в руки кусок кожи и еще раз всмотрелся в каждый рисунок. Ему очень хотелось заплакать, но он запретил себе. Горе по-прежнему мучило его, но он чувствовал, как что-то словно окаменело внутри. Его собственная жизнь, которую он с таким трудом пытался возродить из пепла войны всю прошлую зиму, разрушилась так же быстро и непоправимо, как трава прерий под напором безумного огня.