Район: репортаж

Большой красивый кабинет, в стиле «сити-ампир». Бархатные алые портьеры. Стол, куда как больше бильярдного, из «красного» дерева, вероятнее всего – итальянского ореха. Кресла с высокими резными спинками. И настоящий трон хозяина кабинета…

– Я искренне надеюсь, уважаемый, что мы с вами договорились? – худые, в перстнях, волосатые пальцы поводили в воздухе дымящейся «Короной». – Накладки, как в предпоследний раз, не будет?

– Нет, господин Шульцман, не будет. Я… – он запнулся, с трудом (еле заставляя себя) проговорив следующие слова, – я всё сделаю как нужно. Правда. Только…

– Заткнись, – холодный и надменный голос Шульцмана взвился вверх, сорвавшись в неожиданный фальцет, – заткнись, падла здоровая. Ты мне… мне, сучонок! Будешь! Ещё! Ставить! Условия!!!! Запомни!.. Я всё знаю, и у меня везде свои люди. Запомни это. Иди, свободен!

…Вспышки фотокамер. Свет прожекторов, заливающий ринг. Грудастые девки с номерами в руках, покачивая своими роскошными бёдрами, обходящие его по кругу.

Стук сердца в висках. Густая толпа вокруг. Орущая, матерящаяся и радующаяся. Толпа, в которой слышится рёв трибун вокруг арены римского Колизея. Во все времена – одно и то же. Хлеба у них, сидящих в зале – предостаточно. А за зрелище и кровь – они всегда готовы заплатить.

Впереди ещё три раунда. В восьмом он ложится. Хотя и не должен. Но он ляжет. Потому что там, за городом, в дорогой частной клинике лежит Она. И если он опять не сделает то, о чём говорил ему Шульцман, то…

Позади пять лет, прошедших в боях. Боях, в которых проигрыша не было. Его просто не могло быть. И не потому, что он – «Русский медведь». Потому что нужны деньги. Много, очень много денег. Потому что нельзя делать пересадку сердца. Её организм отторгнет его. Нужно искусственное. Дорогое. И операция, которую до сих пор делают очень мало человек. И деньги на артефакт «Сердце». Только он сможет поддержать Её.

И он ляжет. Несмотря на то, что его противник, высокий, гибкий американец-мулат не сможет продержаться против него. Он, американец, и сам это прекрасно знает.

Это видно, хотя он красуется сейчас перед камерами. Видно, что ему плохо и больно. И страшно…

Кто это? Кто сейчас склонился над ухом тренера??? Ведь он его видел. У Шульцмана?.. Что он ему говорит? Почему у Васильича так вытянулось лицо…Что???!

Коля, младший тренер, подходит с водой и, протягивая бутылку, говорит два слова. Всего два…

Заголовки завтрашних утренних газет: «Что случилось на Большой Боксёрской в Лужниках?», «Где «Русский медведь» Ермаков?», «Смерть американского претендента на ринге!».

Он ушёл. Проломился через заслон охраны, выбил окно в сортире второго этажа, спрыгнул, как большая кошка, и растворился в тёмной московской ночи. Позади остался американец, который так и не успел понять – что же случилось? Прости парень, подумалось ему, я думал, что ты крепче…

Через две недели ВВ-шник из бригады охраны ериметра оцепления района «Радостный-55», стоявший на посту у Рва, задремал. Он не успел повернуться на хрустнувший сучок. Результатом этого стала потеря им личного оружия и удавшаяся попытка прорыва линии охранения.

Когда солдат давал показания, особист части только качал головой, дивясь про себя изворотливости солдатской мысли. Истории о подкравшемся сзади вурдалаке, по какой-то причине решившем спереть табельный ПК, особист ни капли не поверил. Срочник был осуждён за утрату служебного личного ПК и отправлен в дисбат. Особист остался при своём мнении, которое выражалось в том, что солдат продал пулемёт кому-нибудь из рейдеров.

А разводящий караула, старшина Кириллин, не мог себе простить того, что испугался. Когда увидел громадную фигуру, возникшую из ниоткуда, и уходящую с пулемётом на плече. Вглубь Района. И ничего не смог сделать. Никогда после этого случая старшина не ходил на проверку постов в одиночку.

Глава 3: Овражье – Топь

Большой, сопя и тихо матерясь сквозь зубы, спрыгнул с последней ветви вековой сосны, искорёженным памятником торчавшей над окрестным мелколесьем. Отряхнул комбинезон от приставших иголок и паутины, отстегнул свою большую, семисотмиллилитровую флягу и надолго присосался к ней, жадно глотая воду. Оторвался ненадолго, передохнул, опять продолжил свой водопой и, только напившись, заговорил.

– В округе ничего не видно. Спокойно. Нашего здания не заметно. Идти нам нужно где-то часов на одиннадцать, тогда на него и выйдем. И тихо что-то слишком, чересчур тихо. Зверья вообще не видно, как повыбили всех. Выброс вроде только через два-три дня, а такое ощущение, что вот-вот начнётся. Не нравится мне всё это.

Скопа сплюнула сквозь зубы и, покачав головой, устало села на торчащий пенёк. Ситуация становилась всё более неприятной. Инстинктивным ощущениям Большого мы привыкли доверять уже давно, и если ему кажется, что не за горами незапланированный выброс, то, возможно, так оно и есть.