Райская птичка

После того, как Томас подтвердил существование еще двух частей картины, остатки спокойствия у присутствующих улетучились. Обычные проявления нервозности у Крэнстона усилились, его пальцы забегали по воздуху, будто он набирал что-то на невидимой клавиатуре. Стивен суетился и бормотал себе под нос, безусловно, чувствуя возможность искупить грехи прошлого. Финч и сам не на шутку разволновался.

– Значит, все три работы достанутся «Мерчисон и Данн», мистер Байбер? – Крэнстон едва сдерживался.

Томас кивнул:

– Разумеется, мистер Крэнстон. Об ином я никогда и не помышлял. Работа продается целиком. Только целиком.

– Великолепно, – сказал Крэнстон.

Финчу сдавило горло. Разумеется. С Томасом это не сулило ничего хорошего. Финчу захотелось сесть: тяжесть обещания, которого он не хотел давать, потянула его вниз, точно камень на шее.

– Итак, мистер Крэнстон. Полагаю, вы свяжетесь со мной, чтобы обсудить план?

– План?

Брови Крэнстона взлетели почти к самой линии волос, но он милостиво улыбнулся:

– План поисков двух других панелей, разумеется.

Финч приложил ладонь ко лбу.

Краска сбежала с лица Крэнстона, и он стал белым как мел.

– Их здесь нет?

Томас улыбнулся и покачал головой.

– Но вы знаете, где они? – спросил Стивен.

– Если бы он знал, мистер Джеймсон, то вряд ли возникла бы нужда их искать. Послушайте, Байбер…

У Крэнстона резко ухудшилось настроение, и это было понятно. Финч и сам мрачнел на глазах.

– Пожалуйста, мистер Крэнстон, – Томас развел перед ними руками, как будто давал очевиднейшее из объяснений. – Не тревожьтесь. Это просто. Две другие панели были отправлены сестрам Кесслер много лет назад. Думаю, они будут рады доходу, который должна принести продажа.

– Вы позвоните им и спросите?

Стивен ждал очередного упрека от Крэнстона, но тот, очевидно, задавался тем же вопросом.

Томас подошел к окну и вперил взгляд в бархатную занавеску, как будто мог увидеть через нее белесую пелену дня.

– Боюсь, я потерял с ними связь.

Финч кашлянул. Ситуация явно выходила из-под контроля. На такое он не подписывался, и сомнительные обещания не в счет. Нужно выпутываться из этой истории и как можно скорее.

– Томас, – сказал он, – ведь это лучше поручить какому-нибудь сыщику, верно? Профессионалу, который смог бы найти сестер Кесслер и узнать, остались ли картины в их собственности. Тогда уже «Мерчисон и Данн» свяжутся с владельцами относительно приобретения. А Джеймсон установит подлинность работ. Сомневаюсь, что в этой комнате есть специалисты по розыску пропавших людей.

– Да, – согласился Крэнстон. – Вполне резонное замечание.

– О, но такие специалисты здесь есть, – сказал Томас, сложив пальцы домиком. – Денни, я полагаю, что вы с мистером Джеймсоном идеально подходите для этой работы.

Стало пугающе ясно, что Томас все хорошо продумал и что Финча со Стивеном только что отправили на поиски, заставив их судьбы переплестись.

– Могу я спросить, мистер Байбер, почему?

Похоже, Стивен пребывал в полном замешательстве.

– Лучше всего ищет тот, – произнес Томас, – кто живо заинтересован найти. Заинтересован финансово и не только.

– Итак, профессор, я буду бронировать билеты или вы?

– Билеты?

Финч отвлекся. Капли с конца одной из спиц падали ему за ворот. Шерстяные носки промокли и гнали холод к лодыжкам.

– На самолет. Из аэропорта Кеннеди до Рочестера рукой подать. Думаю, на такси быстро доберемся.

– Я не вполне уверен, что это оптимальный подход. Крэнстону не следовало так быстро уезжать.

– Есть какие-то проблемы? – спросил Стивен, перебрасывая портфель в другую руку и махая таксисту, который притормозил, но потом все-таки проехал мимо. Не дождавшись ответа, он выпалил: – Вы ведь в самом деле считаете, что это его работа? Мы провели всего лишь беглый осмотр, но я более-менее уверен…

– Вы можете быть только более-менее уверены. У меня же нет никаких сомнений.

Финч с первого взгляда понял, что это работа Байбера. В творчестве Томаса не было подобных картин, и тем не менее он узнал почерк. Черный, белый и желтый пигменты его вердачио[15] искусно сплетались в серовато-зеленый подмалевок, задававший теплый тон грунтовому слою. Финч распознавал технику Томаса с такой же легкостью, как детские каракули Лидии на клочке бумаги. Кроме того, его реакция на картины Томаса всегда была непосредственной и глубинной: внутри что-то внезапно обрывалось, в кончиках пальцев начиналось покалывание – нокаутирующий удар по предрассудкам, которые он еще мог питать по поводу определения искусства.