Райская птичка

Весь день Элис просидела на причале, греясь на теплых досках, вдыхая запах озера и перекручивая веревку параллельно и внахлест, внахлест и петлей, петлей и крестом. Через несколько часов она сделала из куска троса гирлянду уродливых узлов. Натали валялась на настиле, закатив рукава до плеч, а джинсы выше колен. Бросая камешки в воду, временами она посматривала на Элис из-под прищуренных на солнце век.

– Тебе никогда не надоедает делать то, что положено?

В ее вопросе не было и тени сарказма, только легкая растерянность, как будто она искала что-то и никак не могла найти.

– Думаю, одной из нас все-таки стоит попытаться.

Элис перебралась к сестре, взяла ее веревку и, закусив нижнюю губу, опять принялась сооружать узлы.

Натали улыбнулась ей и перевернулась на живот.

– Сделай мой красивым, ладно?

Ярче всего в то лето Элис запомнилось не катание на велосипедах с отцом и не изящный почерк матери на открытках, адресованных родственникам. Не то, как она сидела между ними по вечерам, глядя на руку отца в волосах матери; и не россыпи звезд на темном небе. В ее память въелось ощущение гладкой веревки в руках и подмигивание Натали, когда отец отсчитал им две равные доли четвертаков.

Тело бунтовало после вчерашней дороги, но для Элис это не стало неожиданностью. Почти каждая вспышка активности требовала от нее дня отдыха, а потом, как правило, можно было постепенно восстановить статус кво. Элис набрала ванну и, когда вода коснулась кожи, вспомнила, каким податливым и текучим было ее тело во сне. Пауки забегали по потолку, спасаясь от пара. Она собрала волосы в свободный узел, оделась, взяла полотенце из корзины у камина и отправилась к озеру. Солнце отражалось от водной глади, ослепляя Элис яркими искрами. Ялик стоял на том же месте, встречая мелкую рябь мятыми боками. Элис расстелила полотенце, забралась в лодку и легла на пустое дно. Вода качала ее, а солнце согревало кожу, пока она не почувствовала себя плавленым сахаром, размякшим до состояния жидкого золота.

Она заметила, что лодка снялась со швартовых, только когда почувствовала отсутствие берега, потеряла знакомый запах прогретого дерева: досок причала, коры залитых солнцем деревьев, смолистых кровельных дранок дома – и ощутила вместо него плавную тягу воды, которая окружила ее со всех сторон. Она села и тут же запаниковала, увидев, как далеко ее отнесло от пирса. Но на озере было тихо, весла надежно держались в уключинах. Она забралась на сиденье и распустила волосы. Ветерок струился сквозь них, пока они не высохли. Если полуденный бриз подует ей в спину, она, пожалуй, сумеет догрести до берега; если нет, она помашет в сторону какой-нибудь проплывающей лодки и попросит о помощи. Но сезон почти закончился, и жизнь на озере затихла. Других лодок не было видно.

Элис провела ладонями по зазубренной древесине весел. Здесь, на воде, легче думалось, легче грезилось о другой жизни. На суше ее ограничения заявляли о себе в полный голос. Но здесь, вдали от берега, ее поддерживали решительная плавучесть древнего ялика и ровное покачивание мелких волн. Ветер усилился и вздул ее рубашку, как парус. Обрывки облаков переплетались в бледный моток, то сбиваясь в кучу, то разлетаясь у нее над головой и меняя цвет с темного на светлый, а со светлого – опять на темный. О борт лодки мягко хлюпнула волна. Элис видела, что на горизонте начинается гроза, и, скорее с интересом, чем с тревогой, наблюдала, как вдали проступает и начинает медленно катиться в ее сторону пелена дождя.