Райские птички

Что они сделают с ним и с Вилиной? Ничего такого, что уже не делали раньше. Отдадут доктору Корку? Пусть. Джереми до сих пор не мог понять, зачем слонялся бесплотным призраком по больнице, подглядывая за врачами — почему не покинул её, не вырвался на волю? Ведь для астрального двойника не существует стен. Они с Вилиной этой ошибки не повторят. Нет. Они возьмутся за руки и — невидимые и легкие, как одуванчиковый пух, летящий к солнцу — отправятся на материк, за океан, куда угодно, и никакие шлагбаумы их не остановят. Пусть кто–то назовет это смертью — какая разница? Так люди называют всё, что не в состоянии постичь своим слабым умишком. Когда тело перестаёт быть тюрьмой — ничто другое уже не сможет ею стать.

Он думал, что опять не сомкнёт глаз до утра, но как–то незаметно для себя уснул. Без сновидений — просто моргнул, и кадр сменился. Вместо крапчатой серости, лунной серебристой размазни — залитая светом комната. Свитер, небрежно кинутый на спинку стула. Недопитый стакан газировки на столе. Мстительно укутанный шарфом «градусник». Хорёк разозлится — плевать. Теперь уже, действительно, плевать. Хуже, чем сейчас, уже не будет. Стопка нотной бумаги на тумбочке у кровати, а поперёк неё — перьевая ручка. Накануне побега Джереми как раз начал записывать одну мелодию… Как же это, как там было? Он нахмурился, пытаясь вспомнить первую фразу… «Всё–таки музыка — странная штука, — мелькнула мысль. — Она как будто не существует сама по себе — а только во взаимодействии с кем–то или с чем–то… Её не повесишь на стену, как рисунок, и не сунешь листок друзьям, вот, мол, смотрите, я сочинил. Её могут оживить только человеческие пальцы и голос…»

За окном привычно надрывался громкоговоритель — и от этого становилось как–то по–особому уютно, и глупая попса больше не раздражала.

Джереми сладко потянулся и сел, босыми ступнями нащупывая на полу сланцы. Кажется, никогда еще утро не доставляло ему такого удовольствия. Последний глоток воздуха перед казнью — что может быть восхитительнее?

Он вынул из шкафа чистые бельё и шорты. Оделся. Через несколько часов в кабинете Хорька будет решаться их с Вилиной судьба. «Черт с ним, с Хорьком, поскорее бы увидеть Вилину. Только бы этот белобрысый урод ей ничего не сделал!».

Не успел он почистить зубы и наскоро пройтись бритвой по щекам, как в комнату без стука ворвался Хайли.

— Эй, лежебока! Ты где? Дрыхнешь, что ли? Вставай, конец света проспишь! — и недоуменное: — В кровати нет… Где же он? Дже, ты здесь?

— Тут я! Чего кричишь?

Джереми вышел из ванной с полотенцем через плечо.

— Ты что делаешь?

— Брился.

— Ааа… слушай, Дже, я что пришел. Час «икс» настал! Та–та–та-там! — он пошарил в кармане цветастых бермуд и торжествующе покачал у друга перед носом связкой ключей.

— Что это?

— Ключи от радиоцентра.

— От радиоцентра? — тупо переспросил Джереми. — Откуда они у тебя?

Хайли так и распирало от гордости. Он ухмылялся, как Чеширский кот, всем своим видом демонстрируя, что принес потрясающую новость.

— От работников, откуда же еще! У Рамона приятель, Федерико, ну, ты его не знаешь. Гватемалец. Он там за аппаратурой следит. Хвастался нам с Рамоном, что работает в информационном сердце Эколы. Так прямо и сказал. Мы вчера были у него в гостях, жарили мясо на гриле, ну, я и стащил потихоньку ключ.

— Украл, что ли?

— Одолжил на денёк, — уклончиво ответил Хайли. — Какая разница? Ты ведь хотел рассказать всем…

Джереми затаил дыхание.

— … про фальшивую память.

— Да.

— Сегодня в восемь — медитация на «длинном». А ты тем временем проникнешь в радиоузел и… прикинь, Хорёк толкнет речь, мол, поможем в беде нашим братьям, спасём несчастный мир, — он очень похоже передразнил Фреттхена, так что Джереми, как ни жутко ему было, не мог удержаться от улыбки, — ну, как обычно. Потом должна зазвучать тихая музыка. А вместо неё — выступишь ты. И вся Экола тебя услышит! Пока Хорёк с Верхаеном сообразят в чём дело, пока до тебя доберутся — ты уже всё скажешь. Круто, а?

— Круто… — медленно повторил Джереми. — Ещё как круто. Что ж, все равно повесят — хоть за овцу, хоть за ягненка. Одним преступлением больше, одним меньше — какая разница?

Хайли взглянул на него с недоумением и раздумчиво поскреб курчавый затылок. Кажется, он только сейчас заметил, что с его другом что–то не так.

— Да ладно тебе. Что нам сделают? Или боишься с техникой не разобраться? Так она не сложнее, чем у Триоль в студии. Я заходил вчера, видел.

— Да я не про технику… — буркнул Джереми, — не только про неё…