– Я хочу купаться, – сказала Марита. – Дэвид, выйди, пожалуйста.
– Почему ему нельзя тебя увидеть? – спросила Кэтрин. – Он же все равно увидит тебя на пляже.
– Вот и пусть увидит меня там, – сказала Марита. – Выйди, пожалуйста, Дэвид.
Дэвид вышел и не оглядываясь закрыл за собой дверь. Он слышал, как Марита что-то тихо выговаривает Кэтрин, а та в ответ только смеется. Он прошел по каменным плитам во двор гостиницы и стал смотреть на море. Дул легкий бриз. Три французских эсминца и крейсер, четкие силуэты которых казались отчеканенными на голубой поверхности моря, шли в боевом порядке, отрабатывая какой-то маневр. Корабли находились далеко, и Дэвид с трудом узнал их по силуэтам, но когда они изменили порядок и прибавили скорость, на носовой части кораблей стали видны различительные белые полосы. Ожидая девушек, Дэвид наблюдал за маневрами.
– Не сердись на меня, пожалуйста, – сказала Кэтрин. Она поставила на землю рядом с ним раскладной металлический стул и положила на него сумку с полотенцами и халатами. Обе девушки были одеты в пляжные костюмы.
– Ты тоже идешь купаться? – спросил Дэвид.
– Если ты не сердишься на меня.
Дэвид промолчал, продолжая наблюдать за маневрами. Корабли изменили курс, и один эсминец вышел из строя, резко уклонившись в сторону. На носу его показалась белая волнистая полоса. Из трубы повалил дым, расползаясь по флангу черным плюмажем.
– Я просто пошутила, – сказала Кэтрин. – Раньше мы с тобой позволяли себе шутки похлеще этой.
– Что они здесь делают, Дэвид? – спросила Марита.
– Похоже, отрабатывают противолодочный маневр. Вероятно, вместе с подлодками. Должно быть, они пришли сюда из Тулона.
– До этого они были в Сен-Максиме или в Сен-Рафаэле, – сказала Кэтрин. – Я видела их там на днях.
– Сейчас из-за дыма я уже ничего не могу сказать, – сказал Дэвид. – По идее там должны быть и другие корабли, просто мы их не видим.
– Смотрите: самолеты, – сказала Марита. – Какие красивые, правда?
Три крошечных изящных гидроплана вынырнули из-за мыса и полетели над морем, почти касаясь воды.
– Когда мы были здесь в прошлый раз, у них были учебные стрельбы. Вот был ужас! – сказала Кэтрин. – У нас окна дрожали. Как ты думаешь, Дэвид, они будут бросать глубинные бомбы?
– Не знаю. Но если в учениях принимают участие настоящие подводные лодки, то вряд ли.
– Можно мне пойти с вами купаться? Пожалуйста, Дэвид! – попросила Кэтрин. – Я скоро уеду, и тогда вы сможете купаться вдвоем, сколько захотите.
– Я же сам предлагал тебе пойти с нами, – сказал Дэвид.
– Да, правда. Ну тогда пойдемте. Давайте будем друзьями и постараемся быть счастливыми. Если самолеты будут пролетать низко над бухтой, нас смогут увидеть летчики. Это их взбодрит.
Самолеты действительно подлетели совсем близко, но Марита с Дэвидом в это время находились далеко в море, зато Кэтрин загорала на пляже. Самолеты пронеслись над нею – три звена по три машины в каждом; рев моторов оглушил бухту и быстро стих; гидропланы ушли в сторону Сен-Максима.
Дэвид и Марита вышли из моря и сели на песок рядом с Кэтрин.
– Они даже не взглянули на меня, – сказала Кэтрин. – Серьезные ребята.
– А ты чего ожидала? Аэрофотосъемки? – спросил Дэвид.
Марита, с тех пор как они вышли из гостиницы, почти не принимала участия в разговоре и сейчас опять промолчала.
– Как было весело, когда Дэвид был по-настоящему мой, – сказала ей Кэтрин. – Тогда мне нравилось все, что нравилось ему. Тебе тоже придется все это полюбить, наследница. Если ему еще что-то из этого нравится.
– Тебе еще нравится что-нибудь, Дэвид? – спросила Марита.
– Он все променял на свои рассказы, – сказала Кэтрин. – Раньше он так много всего любил. Надеюсь, тебе нравятся его рассказы, наследница?
– Мне они нравятся, – сказала Марита. Она смотрела на море, а Дэвид смотрел на нее – на ее безмятежное загорелое лицо с гладкой нежной кожей, на влажные от морской воды волосы и стройное красивое тело.
– Это хорошо, – лениво сказала Кэтрин, так же лениво потянулась и раскинулась на пляжном халате, расстеленном на прогревшемся на полуденном солнце песке. – Потому что больше он тебе ничего не даст. Раньше он много чем занимался, и все, что он делал, получалось у него великолепно. Раньше у него была замечательная жизнь, а теперь все его мысли об Африке, о пьяном папаше и газетных вырезках. Да-да, он еще не показывал тебе эти вырезки?
– Нет, Кэтрин, не показывал.
– Значит, еще покажет. Он пытался мне их подсунуть в Ле-Гро-дю-Руа, но я в корне пресекла эти попытки. Там были просто сотни вырезок, и на каждой красовалась его фотография – естественно, одна и та же. Это еще хуже, чем таскать с собой неприличные открытки. Я уверена: он постоянно их перечитывает и даже изменяет мне с ними. Вероятно, в мусорной корзине. Он с ней не расстается. Внушил себе, что самая важная вещь для писателя…
– Пойдем окунемся, Кэтрин, – сказала Марита. – Я уже замерзаю.