– Не знаю, – развел гладкими ручками Келарев. – Но думаю, что пойдут. Тебе, наверное, не продадут. Но у тебя же есть замечательный посредник… Этот, твой еврей из Вены. Он это может обтяпать в два счета.
Джангир долго смотрел на улыбающегося Келарева, потом сказал:
– Эх, Паша, до чего же ты осторожный человек…
– На том стоим! А точнее говоря, сидим… – сказал Келарев и похлопал по ручкам кресла. – Я никаких сомнительных шагов делать не должен. Знаешь, сколько глаз на меня со всех сторон зырит? Я обязан довести всю операцию целиком до успешного результата. Тогда можно будет с чистой совестью на волю. На пенсию…
Джангиров тяжело вздохнул:
– Слушай, Паша, а ты такой от выучки аппаратной или от природы рожденный?
Келарев серьезно ответил:
– От природы, конечно. Ну и чуток – от воспитания. Естественно, от жизненного опыта добавил. А в основном, наверное, от аппаратной выучки. Аппаратчик ошибается только один раз – первый, он же последний…
Он встал со своего кресла, подошел к сейфу, набрал номерной код, вставил в скважину фигурный ключ.
– Знаешь, Петро, все думают, что мировые склоки, раздоры и разборки пошли от свары между братьями Каином и Авелем. А я наверняка знаю, мне агентура донесла, что братьев-то было трое…
Замок щелкнул, толстая дверца отворилась, Келарев покопался в бронированном ящике и добыл какой-то конверт.
– Там что у тебя – метрика брата Каина и Авеля? – поинтересовался Джангир.
– Нет, метрики на третьего брата не сохранили паспортисты, – продолжал усмехаться Келарев. – Но брат-то был! Понимаешь, когда смирного колхозана Авеля пришил крутой браток Каин, родоначалие человеческое повелось от их братана Кавеля, потому что он во все времена помалкивал. Оттого и уцелел…
Келарев уселся напротив Джангира, налил ему из фарфорового чайника желтой невразумительной жидкости в чашку.
– Расскажу тебе одну маленькую историю… Лет ей столько же, сколько мне самому. Но я ее помню всегда. – Келарев бережно открыл конверт и достал из него старую-старую фотографию. На пожелтевшей картонке – молоденький лейтенант в армейской форме с орденом Славы и медалью «За отвагу». – Это мой папаня. После войны пошел по комсомольскому призыву работать опером уголовного розыска… В Каунасе было дело. А представителем нашей партии, верховным гауляйтером, так сказать, в Прибалтике в те поры был незабвенный Михал Андреич Суслов. Известен был в партии своим несгибаемым ленинизмом, честностью и аскетизмом. А его жене об этом не было известно. Вот она вместе с сестрой, свояченица она, что ли, была Суслову, не помню, как называется, решили поправить и без того не бедственное положение семьи наместника Прибалтики. Погрузили в служебное авто три мешка сахара и поехали на вокзал, где с успехом продавали его по двести рублей за кило, наверное, только для того, чтобы подсластить нелегкую жизнь трудящихся. Ну, естественно, на закрытой базе брали сахарок по четыре рублика.
Мой папаня в недобрый час, дурень этакий, комсомолец недобитый, на вокзале и зацапал двух толстых спекулянток. Доставил их в отделение, каких-то свидетелей прихватил, сахар на горбу припер. Оформил рапортом, взял объяснения, отобрал у свидетелей показания, зарегистрировал в книгах учета. И пошел к начальнику отделения – мол, надо спекулянток кинуть на цугундер. Что было после этого – догадываешься?
– Представляю… – кивнул Джангир.
– Через час примчались из Вильнюса – столицы тогдашней – в Каунас, обгоняя друг друга, и министр госбезопасности, и министр внутренних дел. Собственноручно ссыпали сахар в сортир, теток на руках унесли, а моего отца вышвырнули со службы с волчьим билетом. Хорошо, не посадили как агента бандитов – «зеленых братьев».
– Вывод? – строго спросил Джангир.
– Рвение должно быть по уму. Служивый человек должен вести себя как брат Кавель. Понял меня, Петро?
– Понял, – кивнул Джангир. – Выходит, мы все дети длинной памяти.
– Да! Поэтому мы все – люди долгой воли… – Келарев приобнял Джангирова за плечи. – Серьезные вопросы я решу, а это – чепуха. Убрать какого-то отморозка в наше время проще, чем нассать в теплой ванне…
40. МОСКВА. БАНЯ. ОРДЫНЦЕВ
Мы сидели с Сашкой в его баньке – небольшой, уютной, ладно срубленной.
Крепенького паренька Толяна, который нас сюда привез, Хитрый Пес отпустил. Не совсем, конечно. Дожидался в машине. Надо полагать, Толян был человек доверенный – водитель, телохранитель, истопник, повар. И жуткий болтун – он сказал мне неразборчивое «3-д-р-с-те», а дальше вместо праздного шевеления воздуха обходился короткими кивками и звуками, напоминающими выстрел из пневматической винтовки – «п-п-н-ял».
– Сань, ты только без политинформаций, – попросил я. – Попроще как-нибудь…
– Сейчас без политики нельзя на базаре рваными носками торговать, – усмехнулся Сашка. – Ты сформулируй задачу…
– Как мне быть с Джангировым? – сократил я до предела сложнейшее уравнение со многими неизвестными.
– Ну, это просто, – засмеялся Хитрый Пес. – Забудь о нем… Как там поэт предлагал? Как косой дождь, пройди стороной… Нет в твоем поле зрения никакого Джангирова…