Райский уголок. По велению сердца

Она знала, что сам Гидеон спал очень мало в это время года, выполняя свои многочисленные обязанности, которые казались на первый взгляд скучными и однообразными, но требовали неустанного внимания днем и ночью. Жарким летним полднем он часто вытягивался во весь рост под деревом, надвинув на глаза поля шляпы, и тут же проваливался в сон. Спал он так крепко, словно под ним была пуховая перина. В это время она молча сидела рядом, оберегая его покой, наслаждаясь тишиной, вдыхая густой аромат лиственного покрова, любуясь медным отливом оперения фазанов, которые долбили клювами солому, набросанную Гидеоном вдоль дороги. С ним она познавала жизнь леса. Он показал ей барсучью нору на дальнем краю леса и огромный раскидистый дуб — любимое гнездовище соек.

Однако не каждый день Филиппа проводила в его компании либо в компании детей. Она часто бродила по парку и лесу, довольная тем, что может побыть одна. Она проводила долгие часы на берегу озера, углубившись в чтение книги или лежа на спине и мечтательно уставясь в яркое голубое небо с плывущими облаками, а порой, перевернувшись на живот, наблюдала за грациозными лебедями, деловитыми шотландскими куропатками и утками. Иногда она не находила себе места под влиянием тех странных и тревожащих душу неожиданных перемен настроения, что непременно сопровождают нас в юности. Сегодня, облачившись в шорты и майку, подставив летнему солнцу и без того уже загоревшую кожу, местами поцарапанную ветвями деревьев, она превращалась в дикого, необузданного ребенка. А завтра по берегу реки бродила в одиночестве, либо часами сидела у озера, задумчиво глядя на спокойную воду и размышляя о чем-то своем, серьезная, сдержанная юная леди в длинной юбке и блузке.

Гидеон, искренне привязавшийся к ней, наблюдал, как она из девочки, почти ребенка, которым была во время их знакомства лишь год назад, превращается во взрослую девушку.

Тем летом Филиппа приняла очень важное решение, которое не вызвало у нее никаких колебаний. Она решила стать учителем. Это было ее давнишней мечтой, насколько она помнила себя. И по мере того, как один долгий летний день сменялся другим, ее убеждение в правильности своего решения все более крепло; ничто иное не могло бы ее устроить. Когда она сообщила об этом матери во время их продолжительного непринужденного телефонного разговора, та удивилась, но не пыталась ее отговорить.

— Если это действительно тебе по душе, милая, ты конечно, должна этим заниматься. Мы обсудим это на следующей неделе, когда я приеду в Норфолк.

Филиппа засмеялась.

— Ты в самом деле на этот раз приедешь?

— Непременно. — Хрипловатый голос Салли звучал решительно. — Фиона убьет меня, если я опять не сделаю этого. Я буду у вас в пятницу.

Фиона также одобрила выбор Филиппы.

— Из тебя получится великолепный учитель. Филиппа, дорогая, это стоящее занятие. Я так рада за тебя.

— Думаю, это решение пришло ко мне давно, когда я сажала в ряд своих медвежат и кукол и заставляла их повторять слова. — Филиппа рассмеялась, вспомнив об этом. — Конечно, в действительности это будет намного труднее.

В тот день, когда должна была приехать Салли, чтобы немного отдохнуть с друзьями, Филиппа была настолько взволнована предстоящей встречей с матерью, что не находила себе места. Хотя ни за что не призналась бы в своих чувствах, если бы кто-то сказал ей об этом. Она помогла Гидеону покормить птенцов, потом вернулась в Холл, попросив разрешения не обедать за общим столом. Она съела свой ленч, сидя в тени небольшой рощицы на берегу озера. Стоял чудесный летний день, теплый и безмятежный. Она откинулась на спину и, заложив руки за голову, устремила взгляд в голубую бездну сквозь филигранное кружевное переплетение ветвей.

Все лето ее не покидало ощущение неминуемости перемен. Все лето она сознавала, что теперь, когда минул ее шестнадцатый день рождения, ее жизнь должна измениться. Часто возникали разговоры о том, что скоро останутся позади занятия в школе, обучение в которой было оплачено семьей ее отца. А также другие разговоры, которым сама Филиппа решительно положила конец. Кем бы она ни хотела стать, она не будет жеманной и благовоспитанной девицей. Одна только мысль об этом заставляла ее содрогнуться. Мать, смеясь, восклицала, крепко прижимая ее к себе:

— О Флип, милая, и слава Богу! Что бы я стала делать, получив чопорную леди вместо дочери?