Я вступил под высокие своды и огляделся. Стена напротив входа в зал имела сплошные прозрачные двери в три человеческих роста, распахнутые на обширную веранду, на которой росли кусты, цветы в вазонах и даже небольшие деревья. С веранды открывался величественный вид на океан с несколькими островами на горизонте. Клонящееся к закату солнце окрашивало картину в фантастические цвета, от фиолетового до зеленого, со всеми оттенками красного.
Вдоль стены слева от входа тянулся ряд мраморных колонн, за которыми просматривались эркеры и ниши с диванами, креслами и столиками. В правой части зала имелась сцена, перед которой свободно были расставлены несколько десятков кресел.
По залу прогуливались и стояли группками человек тридцать землян и десятка два корнезианцев, держащихся обособленной группой. Теперь-то я понимал почему!
Я прошелся по залу. Вскоре я обнаружил, что из зала приемов есть проход в помещение аналогичных размеров, являющееся столовой. Одна из стен столовой также выходила на веранду, а в боковой стене имелся камин. В этот камин легко мог въехать грузовой глайдер, а сейчас там тлели — понятно, что не для тепла, а для уюта, — два толстых ствола каких-то местных деревьев, выделяющих при сгорании приятный свежий аромат. Такой вот местный аналог ароматических палочек… Столы были уже накрыты, и закатные лучи искрились в хрустале, ложились теплыми бликами на белоснежные скатерти…
Я вернулся в первый зал и начал высматривать знакомых. Я увидел Георга, который стоял у одной из колонн, беседуя с кем-то из офицеров, и хотел уже подойти к нему, но тут по залу словно пробежала какая-то волна. Все повернулись ко входу, и с десяток мужчин из разных концов зала устремились в ту сторону.
Я обернулся. В проеме стояла Мелисса, то есть Надя.
Сердце мое остановилось и пропустило несколько ударов.
Даже если бы я и не был Потенциалом, я никогда не смог бы забыть ее появление. Я до мельчайших подробностей помню, как она выглядела в тот вечер. На ней было платье из угольно-черного шелка гурчи, паука с Саракосты, с вплетенными кое-где маленькими черными же перышками. Платье было асимметричным, оно открывало руки, одно плечо и почти всю спину, а легкая юбка, достающая до пола, с одного бока распахивалась выше колена. Длинное черное перо было воткнуто в волосы, высоко поднятые над обнаженным плечом и струящиеся золотым водопадом на другое. На Наде не было никаких украшений, потому что драгоценностью было само ее совершенное тело, жемчужно сияющее в черной оправе. Гордо посаженная голова с нежным подбородком, бледно-розовые губы, тень от ресниц на щеках… Можно подробно описывать все детали, но не найдется слов, чтобы передать ощущение какого-то непостижимого совершенства ее облика…
В зале было несколько женщин, и земных, и местных, но вся их красота, их роскошные туалеты и сверкающие каменья мгновенно поблекли с появлением Нади. Только Маргарет Вильсон, жгучая брюнетка южного типа, высокая, с пышными формами, выделялась еще своей индивидуальностью.
Группа мужчин окружила Надю. Она что-то отвечала им с приветливой улыбкой, но взгляд ее блуждал по залу. И вот она увидела меня. Серые глаза засияли, и она, не закончив фразу, шагнула в мою сторону. На подгибающихся ногах я пошел ей навстречу.
Потом я не раз прокручивал эту сцену, снятую камерами наблюдения. Черт побери! Эта сцена была бы центральной в любой мелодраме! Мы плыли, как сомнамбулы, через весь зал, протянув руки друг к другу, не замечая ничего вокруг. Все, не отрываясь, наблюдали за нами. Когда мы встретились и я взял ее руки в свои и прижал к губам, из груди поклонников Нади вырвался вздох бесконечного разочарования. Собственно, на этом спектакль с «охмурением» можно было бы и завершить, поскольку всем все было предельно ясно. Но мы честно играли весь вечер. И один Господь знает, чего мне стоила эта игра!
Я старался все время помнить, что влюбленные взгляды Нади — всего лишь иллюзия, что закончится вечер, и Мелисса снимет маску Нади, и вместе с Надей исчезнет ее «любовь» ко мне. Однако Мелисса была гениальной актрисой, и в какие-то мгновения казалось, что она — Надя ли, Мелисса ли — совершенно искренна в выражении своих чувств. Но это только добавляло горечи в мое сердце. Когда я согласился исполнить для Мелиссы роль счастливого поклонника, я не думал, что это будет так больно. К счастью, мои страдания внешне, видимо, никак не проявлялись, и я успешно изображал с трудом сдерживаемую пылкость и восторг находящей ответ влюбленности. Хотя Надя пару раз тихонько спросила, хорошо ли я чувствую себя. Я уверил ее, что все в полном порядке.
За ужином я немного успокоился. Мы с Надей были приглашены за стол посла, где находились среди людей, отлично понимающих, что к чему, так что мы могли просто поесть в приятной обстановке.