Ракетчик звездной войны

…Когда стартуешь, сначала из отражателя появлялось бледно-фиолетовое свечение – это включался фотореактор, подрабатывавший бортовые запасы дейтерия и трития. Корабль медленно разгонялся, а когда достигал скорости пятьдесят километров в секунду, из воронки заборника вытягивался вперед ярко-фиолетовый ионизирующий луч – пучок ускоренных электронов для предварительной фокусировки, он как бы стягивал поближе к оси пучка рассеянные в космосе атомы водорода, протоны и электроны. В пространстве вещества крайне мало, но на скорости сто километров в секунду в заборник одного водорода поступало килограммов шестьдесят в минуту! Вокруг раструба собирателя появлялось едва заметное свечение, и из отражателя начинал истекать ослепительно-фиолетовый выхлоп – корабль переходил в прямоточный режим. Скорость росла, доходя до восьмидесяти мегаметров в секунду[26], впереди ярко вспыхивали редкие зеленоватые звездочки – это встречные микрометеориты и космическая пыль нагревались и распадались на атомы, ионизировались, входили в собиратель, нейтрализовались, рекомбинировали, охлаждались, отсепарировались от водорода… Нет, товарищи, это было красиво! М-да… И отправились мы во Вторую Заплутониевую экспедицию, долетели до самого Цербера, он же Трансплутон, – это в восьмидесяти астроединицах от Солнца, дальше начиналось облако Оорта… Ну, пока мы там крутились и вертелись, изучали кометы и планетеземали, на Земле объявили о строительстве звездолета с аннигиляционным приводом…

– На антивеществе? – перебил Алехина Переверзев, появившийся из тьмы.

– Нет, это слишком опасно. В Новосибирске соорудили такую штуку, вакуум-инвертор… В общем, он выдавал в заданном режиме хоть позитроны, хоть антидейтерий – струями! М-да… Звездолет назвали «Луч», а вести его поручили мне. Долго выбирали, куда лететь, пока наконец не уговорились. В сто третьем мы стартовали к Тау Кита…

– А почему не к Альфа Центавра? – послышался голос. На голос зашикали.

– Я и сам не знаю, – развел руками Алехин, – так уж решили в Международном управлении космической службы, а там сидят дяди серьезные. Сидели, во всяком случае…

– Понятно! – удовлетворился голос.

– Цыц! – грозно сказал Переверзев.

– Все, нет меня…

– Ну вот… – проговорил Антон, хлопая себя по коленям. – Целый год мы разгонялись, выходя на субсветовую…

– Всегда хотел глянуть на такое чудо… – пробормотал Переверзев. – Как на картинке: летит корабль с плошкой отражателя, а за ним тянется белый луч света… Здорово, да?

– Здорово, – согласился Воронин, – но совершенно безграмотно.

– Почему? – округлил глаза Переверзев.

– Потому, – назидательно сказал Трофим Иванович, – что корабль движется на субсветовой скорости. Слишком быстро, понимаете? И реакция аннигиляции как бы растягивается, процессы в реактивной струе занимают по протяженности несколько километров. – Он увлекся. – Знаешь, что это будет напоминать? Сильно вытянутую струю работающего в атмосфере ракетного двигателя с характерными такими, светящимися пережатиями. Так и на звездолете. В первом узле фотонной струи цвет будет зелено-голубой, постепенно меняясь до бледно-фио-летового в последнем. Понимаешь? Протоны и антипротоны последовательно рождают пи-мезоны, затем мю-мезоны и только потом – электронно-позитронные пары…

– Ничего не понял, – гордо заявил Переверзев, – но звучало красиво!

– Ну, и как проходил полет? – Виштальский нетерпеливо вернул разговор в прежнее русло.

– Штатно, – улыбнулся Алехин. – Удалившись на один световой год, мы начали торможение. И вовремя! Через неделю вышли на орбиту планеты, которая вращалась вокруг крохотного коричневого карлика – огарка звезды, разогретого едва до пятисот градусов. На планете, однако, было довольно тепло, и аргон-неоновая атмосфера пребывала в газообразном состоянии. «Сварт» по-шведски значит «черный». Вот я так и назвал ту планету – Сварта. Там, на Черной планете, мы нашли удивительное – кристаллическую форму жизни. Правда, наш биолог выступал резко против подобной интерпретации… Нет, он был согласен с тем, что кристаллические сростки могли получать тепловую энергию от своей недозвезды, могли пользоваться мощным магнитным полем Сварты. Безусловно, они дублировали корневые структуры, что можно было счесть, хоть и с натяжкой, размножением. «Но при чем здесь жизнь? – восклицал наш экзобиолог, хватаясь за голову. – Кристаллы были и остаются мертвым, косным веществом!» Так мы его и не убедили…

– А дальше?

– А дальше нам перестало везти. Мы включили двигатели на разгон, экипаж залег в анабиозные ванны, корабль набрал пять шестых световой… И чуть не пролетел мимо Тау Кита.

– Что-то случилось? – спросил Кузьмичев.