Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны

В мае главные конструкторы уже докладывали на Госкомиссии, которую проводил Тюлин, о готовности всех систем, а под чью фигуру готовить кресло в корабле еще не было известно. Наконец было принято решение ехать в ЦПК и там окончательно выбрать. Королев с Бушуевым, Келдыш, Тюлин, Мрыкин, Руденко, Каманин собрались в ЦПК и там определились в пользу Терешковой. Заодно решили убить двух зайцев: Быковский должен установить новый рекорд по длительности полета — восемь суток, Терешковой летать не более трех.

В конце мая снова вся космическая элита собралась на полигоне. Постоянно чувствовались бытовые неудобства. С ними мирились прежде, но теперь они вызывали раздражение: теснота в гостиницах, очереди в столовых, трудности с автотранспортом, задержки с оформлением пропусков. Королев после серии жалоб имел серьезные объяснения с начальником полигона генералом Захаровым. Однако отношения у них не сложились, и Королев жаловался, что он не находит взаимопонимания с Захаровым.

Я только улетел с полигона в Москву после пуска «Зенита-2» и тут же снова вернулся по вызову Королева, чтобы на техническом руководстве и Госкомиссии доложить о готовности систем аварийного спасения (САС) и АВДУ, о последних достижениях по радиосвязи и запасах электроэнергии. Подготовка «Востоков» протекала нормально. Это дало возможность 3 июня отметить в небольшом обществе пятидесятилетие Алексея Богомолова.

Утром 4 июня было проведено деловое заседание Государственной комиссии, а вечером — заседание-»показуха» для киносъемки и звукозаписи. Командирами кораблей утвердили майора Быковскогo и младшего лейтенанта Терешкову.

Не обошлось и без мужских, не подлежащих звукозаписи, комментариев.

— Ты смотри, как расцвела Терешкова. Еще год назад была незаметной девчонкой, а теперь настоящая кинозвезда, — сказал сидевший рядом со мной Исаев.

— Слетает, еще не то будет, — ответил я, и мы оба постучали по деревянным стульям.

Правда, приглядевшись, решили, что Пономарева тоже «смотрится неплохо». Но она не светилась, как Терешкова, была с виду чрезмерно серьезна, а мне показалось, что просто по-женски обижена, что осталась дублером.

За неимением ЦУПа и штатных руководителей полета их обязанности возлагались на авторитетных членов Государственной комиссии. Многодневные полеты требовали сменности, поэтому техническое руководство было составлено из четырех cмен, во главе которых поставили Ишлинского, Кузнецова, Мрыкина и Каманина.

Пуск Быковского мог состояться 7 июня, однако он был отложен по погодным условиям. Скорость ветра у земли превышала 15 метров в секунду — предельно допустимую по нашим техническим условиям. Ракета была установлена только утром 9 июня. Подготовка на старте проходила нормально в расчете на пуск 10 июня. Поздно вечером неожиданно Королев вызвал к себе в домик меня и Бушуева. Мы получили категорическое указание на рассвете вылететь в Москву, из Внукова ехать прямо в Академию наук к Келдышу и разбираться, почему он возражает против пуска.

Оказалось, что Келдыш, задержавшийся в Москве, получил от директора Крьмской обсерватории Северного предупреждение о резком усилении солнечной активности и соответственно об увеличении уровня радиации в околоземном пространстве. Мы с Бушуевым были включены в комиссию Келдыша, которая должна была, сообразуясь с прогнозом солнечных пятен, дать добро на пуск.

Приказ есть приказ, и днем 10 июня мы «доложились» на Ленинском проспекте Наталье Леонидовне — референту президента академии о прибытии «для дальнейшего прохождения службы». В кабинете президента было полно ученых, и нам стоило немалых трудов понять, о чем идут жаркие споры. Постепенно, помогая друг другу и пользуясь подсказками академика Вернова, мы догадались, что реальной радиационной обстановки в космосе никто толком не представляет, но то, что наблюдает Северный — крупнейший специалист по Солнцу, дает основание предположить, что интенсивность радиации в ближайшие двое суток увеличится в сотни раз.

Уже через час после нашего появления у Келдыша Наталья Леонидовна вызвала нас обоих для разговора по ВЧ с Королевым. Убедившись, что мы благополучно долетели и уже целый час заседаем, он обрушился на Бушуева, а когда тот «получил, что положено», и передал трубку мне, и на меня. СП объяснил, что теперь только мы вдвоем отвечаем за все непорядки на Солнце и, если не примем необходимых мер, то срыв пуска, перенесенного на 12 июня, произойдет по нашей вине. Я повторил ему прогноз об усилении радиации в сотни раз — то последнее, что я услышал, выходя из кабинета, — и пообещал, что рано утром 12 июня из Крыма и других обсерваторий поступят данные о поведении Солнца, которые дадут возможность принять решение. Получив напоследок команду не покидать академию, пока не выбьем согласия Келдыша, мы все же договорились, что ночевать будем дома, ибо в здании президиума условий для этого нет, а «служба Солнца» ночью тоже отдыхает.