У мамы был плохонький ноутбук, который я купила ей еще на своем втором курсе Литературного института. Мама, всю жизнь проработавшая на заводе, тяжело справлялась с технологиями. Телевизор и кнопочный телефон ей были понятны, но выход в интернет вызывал у мамы острое беспокойство. У нее, как у многих людей ее возраста, ноутбук еле работал, там было полно вирусов, модем все время ломался. Но она пользовалась им, чтобы выходить в «Одноклассники» и, как я поняла позже, смотреть погоду. За год до ее смерти я завела «Одноклассники», чтобы поддерживать с ней связь не только по телефону. Звонки от матери меня нервировали, а сообщения, на которые я могла ответить в любое время, мне подходили лучше всего. Наша переписка сводилась к коротким отпискам: она спрашивала у меня, как дела, я отвечала, что все хорошо. Я часто заходила на ее страницу и рассматривала фото. На «Одноклассники» мама выложила много одинаковых фотографий с моря. Вот она стоит по колено в воде, на ней синий купальник с перламутровыми пятнами, вот она на набережной опирается рукой на ограждение. Были фотографии, на которых она в новогоднюю ночь с подругой, на ней дурацкий красный парик из дождика. Были фото, на которых она сидит за столом в каком-то баре. На этих фото мама не была похожа на ту маму, которую я знала. Это была женщина в возрасте, на ее коричневатой коже я видела морщины, она была одета в дешевые блузки и джинсы. Этот образ никак не сочетался с образом матери, которую я обожала, боялась и ненавидела. Я обожала молодую красивую мать, жестокую и холодную. На фото я видела быстро состарившуюся от алкоголя и неподъемной работы чужую женщину. Были и коллажи в специальных приложениях, которые вызывали у меня смешанные чувства. На них мама подставляла свое лицо к телам фантастических женщин: ее лицо было приклеено к телу элегантной девицы из нуара, стоящей рядом с американским пухлым автомобилем, и к телу женщины – огненной бабочки, я всматривалась в эти коллажи, и расстояние между мной и матерью увеличивалось, его заполняли тоска и сожаление. Последнее мое сообщение мама не прочла, оно было отправлено в первых числах января, когда она уже не вставала.
Я села в кухне и открыла «Одноклассники». Мне было важно, чтобы на мамины похороны пришли все, кто ее знал и помнит. Я шла по списку маминых друзей в «Одноклассниках» и всем, чьим городом был указан Усть-Илимск, писала одно и то же сообщение: «Добрый день, меня зовут Оксана, я дочь Анжеллы Васякиной. Мы хороним маму 20 апреля, сбор в 14:00 на Братском шоссе, на Автовокзале. Напишите, пожалуйста, есть ли у вас машина, если нет, то сколько вас будет, если машина есть, то сколько у вас свободных мест. Поминки устраиваем на Новом городе в кафе „Буревестник“. Мой номер телефона 89689462600».
Среди маминых друзей я находила тех, чьи лица я уже не помнила, но их имена и фамилии хранились в моей памяти. Кого-то я не знала вовсе и понимала, что, скорее всего, эти люди – мамины заводские коллеги. Кто-то отвечал мне сразу, что придет, некоторые сообщения висят непрочитанными до сих пор, уже после я узнала, что многих людей из маминого списка друзей давно нет в живых.
Мы планировали похороны двадцатого апреля, потому что это была суббота, когда могло собраться максимальное количество людей. Тетка написала мне, что место для мамы оформлено и мужчины из семьи посмотрели видео на YouTube о том, как захоронить урну с прахом. Оказалось, что для урны необязательна глубокая двухметровая яма, как для тела, достаточно просто выкопать небольшую нишу в земле. В Усть-Илимске все еще была зима, и мужчины ездили на кладбище, чтобы кирками и лопатами раздолбить мерзлый грунт.
Отправив последнее сообщение, я закрыла ноутбук, и мне вдруг стало очевидно то, что мне придется попрощаться с маминым прахом. Мы жили вместе около двух месяцев, и урна стала для меня частью моего домашнего и внутреннего ландшафта. Я часто обращалась к ней взглядом и речью. Я говорила с ней. Гладила ее рукой, а иногда вскрывала, чтобы приблизиться к капсуле и рассмотреть налет праха на ней. На дне урны по-прежнему лежал клочок бумаги с нашей фамилией и ее инициалами, я не решалась его выкинуть, он хранил на себе тонкий налет праха, он был частью этого тяжелого объекта.