Рандеву и другие рассказы

– Вы женаты! – изумилась она. – Такой молоденький! Как же вас угораздило? – Она покачала головой с шутливой укоризной. – Может быть, жена согласится отпустить вас на пару часов, ну пожалуйста! Я хотела обговорить с вами наш злосчастный второй акт.

Через полчаса они уже сидели за столом у нее дома. Поначалу он так робел, что едва мог выдавить из себя слово. Естественный и свободный на сцене, в обычной жизни это был неуверенный в себе, неловкий юнец, который не знает, куда девать руки и ноги. Она усердно не замечала его болезненной застенчивости, ободряюще улыбалась, говорила с ним мягко, ласково, машинально пуская в ход весь арсенал годами наработанных приемов. И довольно скоро он начал оттаивать под влиянием уютной обстановки, ее чудесного голоса, превосходной еды и второго бокала бургонского. Ему с трудом верилось, что он ужинает с Мэри Фабиан – в ее квартире, с ней наедине!

Она закурила, подперев голову рукой. Огонь в камине отбрасывал на потолок гигантские тени и эффектно освещал ее профиль. Ее волосы отливали темным золотом старинных монет. Она была так проста в обращении, так доверчиво, открыто с ним говорила, и ему так нравилась эта комната, тяжелые шторы на окнах, приглушенный свет, необычный запах благовоний, которые она подсы́пала в камин… У нее он отдыхал душой. Она так его понимает! А как она слушает! Никто на свете так его не слушал, даже любимая жена.

– Знаете что, – сказала она ему, – сядьте-ка поближе к огню, возьмите сигарету и расскажите мне о себе все по порядку!

У него неожиданно развязался язык. Он стал рассказывать ей, словно давней знакомой, про то, как все начиналось, про свои тревоги и сомнения, про споры и ссоры с родителями.

– Мне кажется, вы видите во мне то, о чем другие и не подозревают, – признался он, – мою, если можно так выразиться, серьезную сторону. Как я в действительности отношусь к жизни. Я ведь принимаю все очень близко к сердцу. Мне много раз говорили, что при первом знакомстве я кажусь ужасно зажатым. Я всегда был такой, всю жизнь. Моя матушка, дай бог ей здоровья, никогда не понимала, почему меня так тянет к театру. А в вас я ощущаю невероятную поддержку! – Он смотрел на нее с обожанием. – Вам это покажется глупостью, – продолжал он, осмелев, – но с первого дня на сцене у меня была заветная мечта – когда-нибудь сыграть вместе с вами. Знали бы вы, сколько лет я бредил этим, мотаясь по провинциальным театрам!

– Не может быть – вы шутите! – улыбнулась она.

– Клянусь вам, это чистая правда. Когда я впервые увидел вас, лет пять назад, то сказал себе, как сейчас помню: «Вот настоящая актриса, вот талант, который несет людям счастье». Вы были просто бесподобны. С тех пор вы моя путеводная звезда, мой ангел-хранитель. Я стал все мерить вашими мерками, насколько я их себе представлял. Я твердо знал, что вы не станете мириться с посредственностью – ни в жизни, ни в профессии. Вы примете только самое лучшее. И я тоже люблю это больше всего на свете – театр то есть.

Она наклонилась вперед и дотронулась до его руки.

– Какой же вы славный, – пробормотала она, – мой милый Дон Кихот. – И снова откинулась в кресле, прижавшись щекой к подушечке.

Если он будет еще долго разглагольствовать, ей этого не вынести. Как можно столько молоть языком? Редкостный пустозвон! Подступившую зевоту она вовремя обратила в улыбку.

– Представьте, ваша история похожа на мою, – проникновенно произнесла она. – Во многом похожа. Ваши идеалы и принципы… Ваш подход к жизни мне очень близок. Все на алтарь искусства, а прочее – лишь звук пустой! Ах, как я вас понимаю! Я тоже боготворю сцену. Просто не мыслю себя без театра. Деньги, публика, успех – да разве в этом дело? Главное – творить, покорять все новые и новые вершины, вы согласны?

– Да, да! – с жаром откликнулся он, и глаза его вспыхнули фанатичным огнем.

– Создать из массы слов живой образ, вдохнуть в него жизнь, чтобы… чтобы… – Она неопределенно пошевелила пальцами, забыв, с чего начала. – О, как потрясающе вы все понимаете! – нашлась она и напоследок добавила: – Мы с вами непременно подружимся, я уверена.

Она соскользнула с кресла на пол и, присев на корточки, протянула руки к огню. Голова у нее раскалывалась; день выдался тяжелый. Больше всего ей хотелось добраться до постели и уснуть. Господи, о чем он опять?

– Гамлет! – с упоением продолжал он. – Я хочу сыграть Гамлета так, как еще никто не решался. В нем есть что-то недопонятое, потаенное. Помните, в начале третьего акта, в сцене с Офелией, когда она произносит: «Принц, у меня от вас подарки есть», ну, вы знаете…

– Да, волшебно, волшебно! – пробормотала она.

О боже, только не Шекспир, только не на ночь глядя! Она даже не пыталась его слушать. Сейчас ее больше заботило, в котором часу Пол Хейнс приедет из Манчестера. Он, конечно, сразу же кинется ей звонить. Мальчика нужно успеть спровадить.

– Я, наверно, не переживу, если не сыграю в этой пьесе вместе с вами, – резюмировал Уилтон. – Такой случай выпадает раз в жизни. Мне теперь не будет покоя, покуда все не решится. А вдруг Хейнс меня не утвердит?