Рандеву и другие рассказы

– Значит, я жду вас в двенадцать часов во вторник. Мы распишем ваш режим и определимся с назначениями. На сегодня с вас уже довольно.

– Да-да, конечно. До вторника. Огромное спасибо.

– До вторника.

Дверь закрылась, голос смолк. Теперь, когда он ушел, великий эскулап сможет наконец расслабиться. Не спеша закурит, поглядит на часы. В конце концов, не ему же грозит паралич. А вот и дворецкий: уже стоит наготове в холле, протягивает ему шляпу и перчатки.

– Благодарю вас, – сказал приговоренный, улыбкой показывая: все в порядке, но избегая смотреть дворецкому в глаза.

Направляясь к выходу, он увидел через открытую дверь приемной портрет девочки на качелях.

– Я так и знала! – крикнула девочка. – Пока, до вторника!

Входная дверь захлопнулась у него за спиной, и он остановился на ступеньках. Сдвинув шляпу на затылок, он смотрел на солнце и чувствовал, как его лба касается чистый холодный воздух. Яркое и безразличное солнце висело где-то высоко-высоко в глянцевом голубом небе. На фоне этого неба силуэты домов, ясные и четкие, были похожи на заиндевелые здания со швейцарской почтовой открытки. Он пошел по улице, и на него то и дело наталкивались незнакомые люди – смеющиеся, с румянцем на щеках, они радовались погожему дню. Во всем чувствовалось что-то захватывающее, веселое, пьянящее – дыхание весны. Прохожие двигались быстро, легко, почти не касаясь ногами мостовой. Даже гудки таксомоторов звучали заливисто и мелодично. Даже шум машин был каким-то приятно-сумбурным. На втором этаже автобуса сидели две девушки без шляпок. Их волосы блестели на солнце, развевались по ветру, падали на лицо; автобус качало, и девушки смеялись. Мальчик катил обруч по тротуару, а крошечный белый терьер вертелся у него под ногами, отчаянно тявкая.

Казалось, что на деревьях Риджент-парка уже проглядывает зелень, словно тугие почки вот-вот лопнут и совсем раскроются. На лужайке виднелся первый крокус, желтый и толстый. Где-то пела птичка. Больной подозвал такси, влез в него и забился в угол, надвинув на глаза шляпу.

Она, как всегда, заставляла себя ждать. Десять минут, четверть часа… Но ему было все равно. А обычно он волновался, нервничал, без конца вынимал часы, вскакивал, принимался расхаживать туда-сюда. Сегодня все это уже не имело значения. Впервые в жизни ему не хотелось ее видеть. Хорошо бы ему сказали, что она звонила предупредить: сегодня не получится. Или нет – прислала бы телеграмму, что ей срочно пришлось уехать. Он чувствовал, что, увидев ее, не сможет сохранить присутствие духа. Если бы ее не было, он сумел бы забыться. Ни о чем не думал бы и не волновался. Но если она придет, если они будут вдвоем – тогда другое дело, тогда он сразу сникнет. Он припомнил глубокие кожаные кресла в приемной у доктора: если бы все вокруг помогало забыться!

Да, без нее было бы легче. А вдруг ему повезет? Она сегодня придет и скажет: «Я тебя больше не люблю. Между нами все кончено. Мы никогда не увидимся».

И совершенно неважно, насколько больно от этих слов станет ему

; главное – не сделать больно ей. Она просто уйдет, беспечная, безрассудная. Забудет про него и пустится на поиски новых людей, новых мест. И ей не будет больно. Его несчастье останется тайной. Она просто ничего не узнает. И тогда – все в порядке, не о чем больше беспокоиться. Ведь теперь ему, как ни крути, надо прекратить беспокоиться о чем бы то ни было.

А если она появится сегодня – такая же, как всегда, – то он пропал.

Он понятия не имел, как ей сказать. Она просто не поймет. Поглядит на него широко раскрытыми глазами. «Но, милый… милый, это же ничего не меняет в нашей жизни. Ничего не меняет». Ей невдомек, что каждое ее слово – новая пытка, острый нож, который вонзается в него все глубже и поворачивается все резче.

Он хорошо ее знал. Он ясно видел, как она задумается на минутку, покусывая губку и представляя себе картину будущего, – ничего не понимающая, юная, романтичная, смешная.

– Я буду о тебе заботиться… Я тебя никогда не брошу. Мы вместе куда-нибудь уедем. – И в волнении схватит его за руку. – У нас все будет хорошо, правда?

Она не способна понять, что именно случилось и что будет происходить в дальнейшем. Вместо этого поверит в придуманную картинку: она ведь ничего не смыслит, она ведь женщина, она ведь любит его!

Закроет глаза и начнет мечтать: вот солнечный край, горы, озеро, вот он, ее возлюбленный, сидит в шезлонге, а вот она рядом с ним – кормит его виноградом. Вот она кладет голову ему на плечо, гордая своей силой, любящая его беспомощность, опекающая его, как мать ребенка. Он так хорошо ее знал. Именно это она себе и представит.

А он не рисовал в воображении никаких картин. Он видел только правду – голую, отвратительную, нерасцвеченную. Будущее не сулило ему ничего красивого. Только существование, которое можно назвать смертью до смерти: полная зависимость от чужого милосердия, неспособность защитить, любить, дать жизнь. Он-то все это сознавал.