Ранее живые люди

Первый месяц прошёл спокойно. Обязанности Андрея не сильно отличались от тех, что у него были на прежней работе, разве что во время проведения испытаний препаратов повышенное внимание уделялось средствам личной защиты и, вообще, безопасности. Андрей не знал точно, что за препарат они испытывают на подопытных животных, однако спустя несколько дней поле начала работы стал подозревать, что это был какой-то модернизированный вирус бешенства. Слишком уж симптоматично было поведение животных. Спустя ещё какое-то время он стал догадываться, что военные хотят изменить путь распространения вируса. Рядом с клеткой инфицированного животного всегда была клетка со здоровой особью, и главное внимание уделялось именно ей.

В своём естественном состоянии бешенство распространялось, только попадая непосредственно в кровь, путём укуса или в открытую рану. Лекарств, если уже прошёл инкубационный период, не существовало, и, заразившись, все больные умирали со стопроцентной вероятностью. За всю историю человечества было всего лишь несколько единичных случаев выздоровления больных, обладавших каким-то иммунитетом против болезни. Если бы удалось изменить пути передачи, то вирус стал бы исключительно опасным оружием, тем более среди учёных давно ходили слухи, что лекарство от бешенства военные уже получили. Однако попытки сделать вирус более передаваемым уже несколько десятков лет так и не приносили плодов.

Определённых успехов военным все же удалось добиться. Инкубационный период, во время которого ещё было возможно какое-то лечение, теперь составлял не недели, а всего пару дней. Вирус научили умело маскировался в нервных клетках организма, и обнаружить его путём клинических исследований во время инкубационного периода было практически невозможно. Сам препарат, который приносили из другой лаборатории в герметичном контейнере и открывали только внутри бокса, был Андрею совершенно не знаком. На ампулах маркером были написаны какие-то цифры, однако ни химической формулы, ни каких-то пояснительных записей обнаружить не удалось.

Заражённых животных сразу после опытов уничтожали, а здоровых, если у них не проявлялось никаких симптомов в течение недели, тщательно обследовали и помещали в карантин, откуда, ещё через неделю, их отправляли обратно в вольер, находящийся в соседней с лабораторией комнате.

Если поведение заражённых животных, после введения им препарата, у ста процентов было типичным для больных бешенством, то здоровые животные никогда не заражались, и, по словам Балахонова, они тянули пустышку. Было ощущение, что все с этим уже давно смирились, и производили исследования скорее по привычке, чем ради каких-то достижений. Даже штат лаборатории, по словам все того же Балахонова, был значительно урезан и теперь вместо двенадцати человек работать осталось только двое.

Меры безопасности при проведении исследований были строгими. После испытаний, в течение двух недель, пока длился карантин, входить и выходить из бокса без спецкостюма и обязательного посещения дезинфекционной камеры, было строго запрещено. Когда, один – единственный раз, Андрей попытался напрямую пройти в лабораторию, Балахонов устроил ему такую грандиозную выволочку, что Андрей зарёкся хоть как-то нарушать правила внутреннего распорядка.

Сами исследования очень сильно напоминали работы по разработке бактериологического оружия, запрещённые международной конвенцией уже очень давно, но Андрей сомневался, что потенциальные противники хоть что-то знали об этой лаборатории, а тем более о том, какие исследования здесь проводятся. Сам же Андрей не испытывал ни малейших угрызений совести по этому поводу.

В пятницу все шло своим чередом. Испытания нового препарата, на который все возлагали большие надежды, проводили уже две недели назад, но они, как обычно, не дали никаких результатов. Инфицированное животное умертвили, необходимые ткани были направлены на анализ, а тушку сожгли в мини крематории. Здоровый экземпляр все так же сидел в клетке, не проявляя никаких признаков заболевания. Все осмотры и анализы были сделаны ещё в первой половине дня, и оставалось только немного прибраться и перетащить крысу в вольер. Балахонов, для проформы недолго поболтавшись по лаборатории после обеда, ушёл наверх, писать отчёт об очередной неудаче, и Андрей остался в гордом одиночестве. Работать было решительно лень, тем более, как и везде в других организациях, пятница здесь считалась полу выходным днём. Несмотря на то, что все работы производились для военных, персонал, по крайней мере, его научная часть, был сугубо гражданским, со своими укоренившимися привычками и пристрастиями. В пятницу считалось нормальным немного пораньше уйти с работы, и даже сам Тихманович смотрел на это сквозь пальцы.