Ранняя пташка

– Мне назначили шесть недель общественных работ за Подстрекательство к отбиранию еды, – сказал я. – Игра по телефону в «спящий теннис», паршиво закончившаяся.

– Это мелочи, Чарли.

– …и еще я откусил ухо Гэри Финдли.

– В «Гибер-техе» откушенное ухо считается бонусом. Итак, ты согласен?

Я подумал о том, что Бригитту пора кормить.

– Пять «кусков» наличными?

– Да, разумеется, если ты так хочешь.

– Я уже устроился в «Сиддонс». Можно мне подумать?

– Конечно, – ответила Аврора, кажется, удивленная тем, что я не ухватился за ее предложение обеими руками, – но только не тяни долго. У нас на примете есть и другие кандидаты. – Она посмотрела на часы, затем снова на меня. – Так, здесь я разобралась со всеми делами. Вчера вечером меня замещал агент Хук, и мне нужно распутать все те проблемы, которые он успел закрутить. То, каким образом он старается обуздать свой гнев, в свою очередь, порождает новые проблемы.

После ее ухода я выждал десять минут, после чего умылся, оделся и приготовил сандвичи из того, что осталось в корзине. Сам я вряд ли бы выбрал для перекуса тарамасалату [124] и зубную пасту, но Бригитта едва ли станет жаловаться, и это была еда, а в настоящий момент только это и имело значение.

Войдя в комнату Бригитты, я застал ее в состоянии Rigor torpis. Она сидела на кровати, подобрав под себя ноги, с застывшим карандашом и неоконченным наброском на коленях.

Плоды ее ночных трудов состояли из восьми рисунков. На четырех была внутренняя обстановка комнаты, еще на одном Бригитта с мужем на пляже под зонтиком, но только вид сзади. Еще один рисунок изображал изнутри подвал и первую ее встречу с лунатиками; на двух остальных были виды города: главная площадь Летом и «Уинкарнис» на заднем плане, на другом мост через реку, бегущая вода, но на мосту застрявший намертво полуприцеп – только другой, не тот, который застрял там сейчас. Похоже, в городе такое случалось постоянно.

Я положил рисунки на шкаф к остальным, затем, когда Бригитта вышла из ступора, накормил ее бутербродами с тарамасалатой и зубной пастой, а так как этого оказалось недостаточно, добавил еще большую миску мюсли.

Закончив кормить Бригитту, я позаботился о том, чтобы у нее было в достатке карандашей и бумаги, после чего вышел и запер за собой дверь.

Перебрав все оставшееся продовольствие, я прикинул, что оно закончится к завтрашнему вечеру. Когда Бригитта проголодается, я стану в ее меню первым блюдом, а если она не сможет меня съесть, то либо умрет от голода, либо попытается бежать – и это породит кучу новых неприятностей.

Я направился было к лифту, но остановился перед дверью квартиры, расположенной по соседству с моей – номер 902. Если бы ее обитатели умерли, но по-прежнему числились бы живущими в Дормиториуме, квартира была бы перевернута вверх дном. Я понял, что в данный момент она пустовала. А поскольку большинству обитателей девятого этажа в той или иной форме являлся синий «Бьюик» – Моуди, Роско, Сюзи Уотсон, Бригитте, привратнику Ллойду, – я счел разумным заглянуть внутрь. По необъяснимой причине я ощутил у себя в груди какой-то непонятный сигнал. Если угодно, знамение. То же самое, которое я почувствовал перед тем как передать миссис Тиффен.

Мой Всеключ легко повернулся в замке, и дверь открылась на смазанных петлях. Но комната оказалась не пустующей, а покинутой: шторы были опущены, скатанные матрасы были перевязаны веревкой. Не было ни мебели, ни одеял, ни продуктов, ни ковров. Единственным предметом в комнате был большой дорожный чемодан, придвинутый к общей с моей комнатой стене, из тех, какими пользовались бродячие гибернаторы, отправляясь в Долгую спячку. Странное дело, замок оказался из эпохи до Всеключей, из чего следовало, что чемодан был сделан до 1931 года. Владеть таким не запрещалось, поскольку он был изготовлен до принятия соответствующего закона, однако запирать и отпирать его считалось противозаконным – юридический казус.

Пройдя в ванную, я огляделся, однако там также ничего не было – лишь рулон туалетной бумаги и две пустых кружки из-под кофе. На краю раковины лежало сложенное полотенце для лица. Я потрогал ткань пальцем, и она оказалась не твердой и сухой, как я ожидал, а мягкой, податливой и влажной. В этой комнате недавно кто-то побывал.

Лампы дневного света мигнули, и Чарльз, которым я был во сне, вспомнил кое-что еще: я нахожусь в какой-то лаборатории, в воздухе запах озона, катодно-лучевые трубки моргают голубым светом – мириады мерцающих огоньков, приглушенный гул машин. Слева от меня большой перевернутый медный конус, похожий на тот, который я видел за окном в лаборатории «Гибер-теха», когда Гуднайт предостерегла меня насчет любопытства, сгубившего Варвару. Я ощутил острое прикосновение конуса к виску, обжигающую боль, затем образ исчез, и я снова остался в ванной один.