– Ах! Проси, проси… – заговорила она взволнованным голосом. – Постой, дай мне что-нибудь накинуть…
И, схватив кружевной шарф, она торопливо повязывала его в большой бант, бросая на себя быстрые взгляды в зеркало, и, завязав наконец, пошла навстречу Вабельскому, радушно протягивая ему обе руки.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – радостно заговорила она. – Где же вы это были, куда пропали? Я думала, что уж вы навеки исчезли!
И она приветливо смеялась ему, не отнимая от него своих рук, которые он поцеловал хоть и почтительно, но с каким-то едва уловимым оттенком фамильярной, дружеской ласки.
– Ну, садитесь, садитесь, – говорила она все тем же торопливым и радостным голосом. – Впрочем, нет, пойдемте ко мне, там гораздо лучше; тут совсем нет солнца, у меня уютнее…
И она провела его в свой залитый яркими лучами будуарчик с широко распахнутыми окнами, в которые врывались, колыхая тюлевые занавески, струи теплого воздуха.
– Вот, садитесь здесь, и чего хотите – чаю, кофе? Или не хотите ли позавтракать?
– Успокойтесь, ничего не надо, давайте лучше сядем вот тут и поболтаем. Мы с вами так давно не виделись.
Но она не успокоилась.
– Да нет, право же, я сама завтракаю обыкновенно часа в два, а теперь четверть второго, всего получасом раньше!
И она ласково смотрела на него, точно прося согласиться.
Виктор Алексеевич улыбнулся.
– Ну, будем завтракать, если уж вам непременно хочется накормить меня.
– Вот и отлично!
Она вышла распорядиться и через минуту вернулась назад с тем же смеющимся, повеселевшим лицом, и это оживление делало ее еще красивее.
– А теперь рассказывайте, где были, что делали?
– Ничего особенно интересного не делал. Вызвали меня тогда в Москву, так что я даже и проститься не успел заехать к вам. Думал пробыть там всего дней пять-шесть и ограничиться только Москвой, а между тем все дело осложнилось, пришлось лететь в Нижний, в Казань, и вместо шести дней вышел почти месяц.
Она прервала его.
– Когда вы вернулись?
– Вчера… Вчера вечером…
На минуту он остановился и посмотрел на нее пристальным взглядом. Она ласково улыбнулась ему, в душе ей было очень приятно, что он вернулся только вчера и сегодня уже у нее – «Вспомнил так скоро…»
– Да, вчера, – задумчиво проговорил он и, точно вдруг поняв ее мысли, засмеялся каким-то особенным смехом.
Они глядели прямо в глаза друг другу, и каждый из них сознавал, что другой читает и понимает его мысли.
– Ну, а вы что поделывали без меня, что «наша» Наташа?
– Наша Наташа? – повторила она, улыбаясь слову «наша». – Ничего… В гимназии… Держит экзамены…
– А ваша маленькая размолвка прошла благополучно? Без следа?
– Без следа? – Марья Сергеевна задумчиво и грустно улыбнулась. – Нет, следы, кажется, остались… маленькие… всего лишь царапинки… Не раны. – Прибавила она, успокаивая не то его, не то себя.
– И отлично! Я вам предсказывал, что все обойдется; впрочем, меня все это очень интересует, и раз уж вы посвятили меня в начало, будьте добры до конца когда-нибудь расскажите все подробнее… Нет, без шуток, я сам не понимаю, отчего все, что касается вас и вашей Наташи, так живо интересует меня. Мы с вами знакомы, в сущности, еще очень немного, а между тем, знаете, я даже там, в Нижнем, среди всех этих дел, хлопот и неприятностей, не раз вспоминал и думал о вас и вашей Наташе…
– В самом деле?
«Какой он милый!»
Вошла Феня с большим подносом, уставленным закусками и винами. Столовую оклеивали новыми обоями, и завтракать там было нельзя.
– Поставьте вот здесь, Феня, на этот столик!
Марья Сергеевна указала глазами на небольшой рабочий столик, стоявший между нею и Вабельским.
– Здесь нам будет немного тесно, но зато здесь все-таки лучше и веселее как-то.
– Это ничего, – улыбнулся он ей в ответ. – Бог даст, не поссоримся и в тесноте, у вас тут очень уютно, и сколько цветов! Совсем как сад.
– Это моя любимая комната.
– Я это вижу. В этой комнате яснее, чем в других, чувствуется ваша рука: комната вся точно пропитана вами, на всем лежит ваш отпечаток и ваш вкус.
Они сидели совсем близко друг против друга, разделенные только пространством маленького стола, и Марья Сергеевна чувствовала себя в таком хорошем настроении, как давно уже с ней не случалось.
После завтрака Вабельский скоро собрался уезжать – у него было еще много дел.
– Но послушайте, неужели вы все так вот и сидите целыми днями в этой духоте? – спрашивал он, уже уходя и застегивая перчатки.
Марья Сергеевна улыбнулась недовольною улыбкой.
– Что ж делать? Приходится…
– Приходится! – воскликнул он, нетерпеливо передернув плечами. – «Приходится», и потому не протестующая покорность судьбе? Нет, уж вы меня простите, но я положительно не позволю вам этого делать! Хоть изредка, но вы дайте мне разрешение увозить вас куда-нибудь. Ну, хоть на те же Острова, все лучше, а то вы положительно заболеете!
– Положим, хоть и не заболею, но я и не отказываю.
– Ну, вот и отлично, вы завтра свободны? Не хотите ли проехаться куда-нибудь, ну хоть на Стрелку? Согласны?