Ранние сумерки. Чехов

Наверное, сложные обычаи сватовства, сговора, свадьбы, первой ночи для того и придуманы, чтобы вырвать человека из паутины личных рефлексий и вернуть в слаженный ход родовой жизни, вернуть к природе. Но слово «невеста» осталось на Амуре, стёрлось раздражающими раздумьями о маниакальной страстности Левитана, о гусарских усах Иваненко, о каком-то Балласе — друге семьи Мизиновых, и, главное, о странном человеческом установлении, именуемом браком. Обязательное сожительство бок о бок днём и ночью в течение всей жизни ему не только не нужно, но и вызывает настоящий страх. Он даже против того, чтобы жена, как луна, появлялась только на ночь. В современной форме женитьба слишком серьёзный шаг. Возможно, Лика будет хорошей женой — понимает искусство, литературу. И помощница нужна, особенно сейчас, когда надо разбирать сахалинские материалы. Но он до сих пор не узнал её хорошо, не понял. Писатель Чехов, совершивший весьма важное для России путешествие и собирающийся в триумфальную поездку в столицу, действует не только решительно, но и обдуманно. Не только обдуманно, но и решительно. Для этого он и встретился сегодня с девушкой.

   — Во время моего путешествия вы часто виделись с Марьей?

Он старался, чтобы вопрос прозвучал как можно более равнодушно — словно больше не о чем говорить.

   — Мы же вместе учительствовали, и к вашим я заходила. Мама сказала, что надо беречь голос и серьёзно его ставить — потому я и ушла из гимназии. Может быть, поеду за границу.

Зал постепенно наполнялся: смокинги, белые галстуки, либеральные пиджаки, монархические бороды, шёлковые платья с кружевами сзади по глубокому вырезу, эгретки из страусовых перьев над греческими пирамидами причёсок, в ушах — ночные огни кабешонов. Новой нелепой нереальностью над залом взлетел весёлый баритон, если и не оперный, то вполне опереточный:

   — Гоп, кума, нэ журысь; туды-сюды повернысь!..

Высокий мужчина со знакомым лицом преградил дорогу между свободными столиками одной из местных загримированных дам. Женщина, вообще привычная к самым нелепым шуткам пьяных посетителей, сразу не нашлась:

   — Ой, вы уж завсегда такие шутники, — начала кокетничать, но шутник не пропускал, и она жалобно запищала: — Ну, пустите же меня ради Бога...

Человек с брильянтами почти на всех пальцах рук сделал движение по направлению к происходящему, но инцидент разрешился без него. Возмутился седовласый господин из компании, занимавшей ближний столик:

   — Господа, уймите же этого хама! Мы же не в хохлацкой корчме.

Тот, кого назвали хамом, направил на седовласого уничтожающий взгляд и строго и размеренно поправил:

   — Не в хохлацкой, а в украинской, милостивый государь.

И с достоинством, не торопясь, медленно удалился к двери, ведущей к отдельным кабинетам.

Чехов узнал одесского знакомого.

   — Лика, вы знаете, кто это?

   — Нет.

   — Давайте проведём литературно-медицинский опыт.

Заметив ищущий взгляд Чехова, подлетел официант:

   — Рыбное прикажете подавать-с?

   — Скажи, пожалуйста, ты знаешь этого господина, который сейчас так громко разговаривал?

   — Как же-с. Господин Потапенко. Знаменитый писатель-с.

   — А писателя Чехова знаешь?

   — Не слыхали-с.

   — А я, наоборот, знаю знаменитого писателя Чехова, а о Потапенко ничего не слыхала. Кстати, он похож на вас.

   — Это его главное достоинство.

Вечер постепенно приобретал черты реальности, хотя многое ещё было не ясно. В зале включили музыкальную машину, и звуки механического фортепьяно и труб сложились в торжественно-печальную мелодию вальса «Воспоминание». Он вспомнил, как этот вальс звучал над Амуром.

   — Я беспокоился, что Марья без меня будет скучать и плакать. Хорошо, что вы были с ней.

   — Она моя лучшая подруга.

   — Вот уж обо мне, наверное, сплетничали.

   — Антон Павлович! Мы ждали вас. Маша часто плакала, рассказывала, как вы чуть не погибли...

Рассказывала, конечно, и о его письмах, передавала то, что предназначалось подруге, но почему же Лика так и не написала ему, «не оставляя больших полей»? Почему не поехала летом на Истру с его семьёй? Не захотела быть официальной невестой? Было бы непростительным мальчишеством осыпать её упрёками, было бы непростительной ошибкой вспоминать амурское амурное слово. Женитьба — шаг серьёзный.

Лика спросила о Михаиле, только что окончившем университет:

   — Как поживает «английская грамматика»? Наверное, перешёл на изучение зулусского?

   — Алексинского. Он там, в Алексине, податным инспектором. Коллежский асессор, шестой класс, мундир надел. Это вам, сударыня, не какой-то там беллетрист Чехов, которого не знают даже официанты. А вы, однако, умеете давать прозвища.

   — Имея такого учителя, как вы, можно многому научиться.

   — А знаете, как я прозвал Иваненко? Двадцать два несчастья. Ему всегда во всём не везёт. Даже флейтистом он стал, потому что не повезло — не было места на фортепьянном отделении. А помните, как он с головой упал в сугроб?..

Упоминание об усатом флейтисте оставило Лику равнодушной. Он её, по-видимому, не интересовал.

Подали рыбное, и Чехов вспомнил о своём самом интересном сувенире, привезённом из путешествия, — семействе мангусов: самец и самка.