Рано иль поздно (Повести и рассказы)

На следующий день Иосиф Давидович отдыхал-субботничал.

Однако ж ещё с вечера он дал Светлане-рыбке наказ и утром наставление повторил: если парень с бородой появится и опять странно рассчитается — не смешивать его деньги с остальными, доставить целыми и несмятыми домой.

Весь день Иосиф Давидович, как и всегда по субботам, кейфовал на диване, смотрел по видику американские фильмы, пил чай и грыз фисташки. Уж как хотел вечером позвонить-звякнуть в «Золотую рыбку», ублажить любопытство, но удержал себя, не осквернил субботу. Зато, едва впустив домой за двойные броневые двери жену-рыбку, тут же, даже не дав ей раздеться, потребовал отчёта. Да, чутьё его не обмануло: бородач объявился снова около восьми вечера, сел за тот же угол стойки, заказал коньяк, маслины, пива две бутылочки с креветками. Был он в этот раз как-то развязнее, что ли, начал знакомиться с барменшей, уверять-хихикать, будто где-то её раньше видел-встречал, взялся комплименты ей отпускать и стихи даже читал. А зовут его Иваном...

— Какое глупство! — прервал Иосиф Давидович раскрасневшуюся супружницу. — Меня совсем не волнует этих глупостей! Ты про деньги говори...

И действительно, уж к кому, к кому, а к этому Ивану в кепке Свету-рыбоньку ревновать даже смешно: для неё бедный мужчина — не мужчина, пусть он хоть Арнольд Шварценеггер, Леонардо Ди Каприо или даже сам Филипп Киркоров. Для мадам Гроссман-два главное достоинство мужика заключалось не в лице, не в бицепсах и даже, пардон, не в штанах, а — в кошельке. Это старый Гроссман преотлично знал, потому и напомнил-поторопил про деньги.

Деньги? Тут и Света-рыбка встрепенулась: да, да, опять вытащил из кармана две сотенных хрустящих бумажки, небрежно бросил на стойку и на этот раз от всей сдачи — в шестнадцать рубчиков — барски отказался. Странно всё это...

Очень странно!

* * *

И на следующий вечер повторилось то же самое.

И на послеследующий, и на послепослеследующий...

Странный этот Иван приходил, отдыхал-угощался часик-полтора, расплачивался каждый раз двумя новенькими до неприличия сотенными и, пылко поблагодарив не однажды барменшу, оставлял сдачу на чай.

И вот ещё какая подозрительная странность в этом парне обнаружилась — парик! Ещё в первый же вечер Иосиф Давидович заприметил: странно он как-то уши растирает — не ладонями, а кончиками пальцев. И кепку всегда осторожно, бережно, чересчур уж аккуратно снимает. Пригляделся Иосиф Давидович — ба, паричок! Уж в париках-то он, старый еврей, кой-чего понимал — сам несколько лет носит, с тех пор, как после смерти-кончины первой жены Розы снова женихом себя почувствовал...

Да-а-а, этому странному парню есть что-то скрывать или от кого-то скрываться. И борода у него, видно, свежая, недавняя, а то, может, и тоже фальшивая?..

Наконец, 30-го декабря, в предновогодний вечер, Иосиф Давидович порешил, что с этим раздражающе-таинственным делом надо кончать. Он, как только Иван объявился на пороге и очки свои протёр, подошёл, солидно прихрамывая, к гостю, представился, что как это он и есть хозяин «Золотой рыбки», а потом внушительно произнёс-предложил:

— Я имею вам сказать пару слов... Прошу вас до себе в компанию!

Парень схватился за сердце, с жаром начал прикланиваться, «спасибо-извините» надоедливо частить. В своём кабинете-офисе в глубинах «Рыбки» Иосиф Давидович выставил на стол коньяк, разлил по хрустальным напёрсткам и, когда выпили за первоначальное знакомство, — взялся тянуть кота за хвост: мол-дескать, когда человек богатый, уважаемый, у него и деньги соответственно крупные и новые — прямо из банка... А вот если человек одет скромно, очень скромно, чересчур скромно, то откуда ж у него могут взяться новые крупные деньги?..

— Извините! Вы хотите спросить, уважаемый Иосиф Давидович, — перебил гость, прикладывая руку к груди, — не сам ли я печатаю эти деньги?

А улыбка странная, да и взгляд за тёмными стёклами вроде усмешливый... Или это мнится Иосифу Давидовичу? Однако ж нечего позволять каждому... странному проходимцу над старым уважаемым евреем надсмехаться. Иосиф Давидович построжел, губы поджал.

— Какое глупство! Я не хотел спрашивать, кто их печатает, я хотел спрашивать — почему они такие новые?

— Потому, извините, дорогой Иосиф Давидович, что именно я сам их и печатаю, — спокойно, уже с откровенной усмешечкой ответил гость.

— Вы с ума слетели! — даже привскочил на кресле Иосиф Давидович. — Как можно понять такие слова? Зачем вы такое говорите?! Это же — тюрьма!..

— Да никакой, извините, тюрьмы, Иосиф вы мой Давидович, успокойтесь, пожалуйста, — проговорил уверенно Иван, похлопал по дрожащей горячей руке хозяина «Золотой рыбки» своей холодной рукой и вполголоса, почти шёпотом добавил. — Извините, но смею догадываться, что вы уже проверили мои сотенные в банке — ну, проверили ведь? И убедились, что отличить их от настоящих нельзя. Не-воз-мож-но!