Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

С необыкновенной галантностью и вежливой улыбкой на лице инспектор Кони предложил Тэсс Джиллингхем руку, чтобы отвести ее в камеру, предоставив полицейскому Леонардо Пантелетти право тащить на себе Пьетро Лачи.

Что бы там ни было, Прицци был невольно восхищен самоотверженностью молодых британок и тайно завидовал этому Фортунато, сумевшему пробудить такие чувства. Он не мог удержаться, чтобы не рассказать об этом жене:

— Понимаешь, Элеонора, эти девчушки никак не могут попять, что я и сам не верю в виновность их друга…

— Почему же ты им об этом не скажешь?

— Потому, что их общие страдания — самое лучшее доказательство моих доводов!

— Ты чудовище, Массимо! Подумай только, как эти несчастные влюбленные сейчас страдают!

— Подумай о том, как они будут рады, когда снова окажутся вместе! Да, этот Фортунато — счастливый мужчина…

— Только посмей сказать, что тебя любят не так же крепко!

— Хотелось бы в этом убедиться.

— Грубиян!

И синьора Прицци устроилась у мужа на коленях.

— Ну, давай признавайся в том, что тебя любят больше всех!

— А ты уверена, что любишь меня больше, нежели Милан?

С той самой минуты как Рэдстоки сошли на землю в аэропорту Вилланова д'Альбенга, их не покидало ощущение смертельной опасности. Не решившись надеть на лица респираторы, чтобы защититься от микробов, они старались глубоко не дышать. Все, что попадалось на глаза, внушало им чувство ужаса, которое усиливалось с каждой минутой. Они даже не подозревали, что люди способны так легкомысленно относиться к элементарным правилам гигиены. Их не трогало ни солнце, ни экзотические деревья, ни голубое море. Им больше нравилось вспоминать об отъезде, когда их провожали все завсегдатаи «Безвременника и василька» до самого отправления лондонского поезда. Гарриет Тетбери много плакала и обнимала Люси так, словно им больше никогда не суждено было увидеться. Дэвид долго пожимал руку Генри так, как это делают солдаты, одному из которых предстоит идти на задание, с которого не возвращаются живыми.

Для них было забронировано место в «Ла Каза Гранде», поскольку их дочь уже проживала в этой гостинице. Когда они спросили, как им увидеть Сьюзэн, им назвали номер ее комнаты, уточнив, что ее подруги проживают в номерах по соседству. У Люси не было сил сдерживаться. Она была МАТЕРЬЮ, прибывшей на поле сражения, чтобы спасти свое чадо. Выходя из лифта, она прошептала мужу:

— О Генри!.. Одному Богу известно, в каком состоянии сейчас находятся несчастные девочки!

— Не беспокойтесь, дорогая, я с вами и обещаю, что все это быстро изменится!

Успокоенная этим мужественным обещанием, Люси постучалась в дверь номера Сьюзэн. Ответа не последовало. Тогда она открыла дверь. В комнате никого не было. Обеспокоенная миссис Рэдсток, позабыв о манерах, присущих настоящей леди, без стука вошла в соседний номер и застыла от ужаса при виде Мери Джейн, сидевшей на коленях у какого-то парня и целовавшейся с ним. Люси тотчас же закрыла дверь и посмотрела на супруга, который пожал плечами и сказал:

— Эта девушка всегда казалась мне дурно воспитанной!

Утратив всякое чувство реальности происходящего, мать Сьюзэн зашла в следующий номер и застала там Тэсс, ласкавшую парня, который лежал на ее кровати и млел от удовольствия. Рэдстоку пришлось помочь удержаться на ногах супруге, готовой упасть в обморок. Она посмотрела на него такими глазами, какими теленок смотрит на мясника, и простонала:

— Вы… вы… видели?

— Видел, дорогая… Наши девочки быстро заразились болезнями этого старого гнилого континента. Существуют же люди, способные радоваться тому, что мы войдем в Общий рынок! Вот вам и пример общения с европейцами!

— Какой позор, дарлинг!.. Я не смогу снести такого позора!

Рэдстоки оставили свои вещи в комнате и спустились вниз в поисках Сьюзэн. Они обнаружили ее у стойки администратора, целующуюся с Ансельмо, которого она хотела таким образом воодушевить продолжать начатую борьбу за освобождение Фортунато. Люси охнула так громко, что все горничные склонились над лестничным пролетом, полагая, что произошло еще одно преступление. А Сьюзэн, как ни в чем не бывало, поспешила к родителям.

— Дедди! Мамми!

Однако Рэдсток с таким суровым лицом преградил ей путь к матери, что Сьюзэн так и осталась стоять на месте. Отец строго обратился к Ансельмо:

— Я побывал в Дюнкерке, сэр!

Администратор попросил Сьюзэи перевести ему сказанное.

— Он говорит, что был в Дюнкерке.

— Вот как? Тогда пусть себе возвращается обратно!

— Ансельмо! Это же мои родители!

— Но я же не знал!

И, как ни в чем не бывало, он пожал руки Рэдстоку и его жене, не дав им времени отказаться от рукопожатия. Генри спросил Сьюзэн:

— Этот тип и есть ваш Фортунато?

— Нет, что вы, он просто администратор.

— Разве в этой стране существует обычай целоваться с администраторами? Вы нас очень разочаровали, Сьюзэн… И ваши подруги, кстати, тоже.

— Вы уже виделись с ними?

— Точнее сказать — мы их видели!