Расеянство

Дома долго мучали расспросами – а он все не решался на них ответить. Только молчал и улыбался во весь рот. Мать кормила кошерной едой, отец сетовал на жизнь. В общем, все было как обычно, как будто и не покидал он отчего дома. И если вчера еще сетования отца так сильно раздражали молодого и прогрессивного врача и спешил он столицу покинуть просто, чтобы уехать куда-нибудь, то сегодня, казалось, цены им нет – слушал бы и слушал. И неважно при этом, о чем конкретно он говорит…

–…И шо это за профессия у тебя такая? Зачем туда идти-то? Разве за спиртом… Вот у меня приятель был в университете, тоже все грезил пьянкой нахаляву в медицине. Догрезился – из института выгнали, поступил в медицинский на третий курс. Четыре года убил, стал работать. Спустя неделю влез на какой-то там склад, а там знаешь, эти органы… в колбах… Ну он одну открыл, попробовал оттуда – а там формалин… Он и блевать, и хезать сразу… Так так рассердился, что все остальные колбы перебил сей же час. Ну его на второй день уволили и больше никогда никуда не взяли… Хе-хе…

–Ну, знаешь, дураков везде хватает…

–Самуил, Мойша, – ругалась мать, – хватит вам о работе. Вы ешьте лучше…

После ужина Мойша решился рассказать обо всем родителям. Мать стала причитать и ахать, а отец сидел невозмутимо как танк.

–Ну и шо? – только и спросил он.

–Ты, что, считаешь все происходящее там нормальным?

–А ты шо, считаешь все происходящее в стране нормальным? Она давно уже с ума сошла, еще в 1990-ом, когда Рельсын к власти пришел. Тут все с ног на голову. А, если быть до конца точным, то еще с 17-го года, с большевиков. И что ж теперь? Те, которые много об этом думали и внимание на все обращали, пропадали – кто в сталинском ГУЛАГе, кто потом в психушках для диссидентов, кто в тюрьмах или на дне колодцев в наше время. Хочешь пополнить их ряды?

–Знаешь, был такой ученый, Земмельвайс. Так он первый установил еще в середине 19 века, что роженицы в больницах погибают от сепсиса по причине того, что доктора руки не моют.

–И шо? Памятник ему поставили?

–Поставили. Правда спустя много лет после смерти. А при жизни не признали, не обращали, как ты говоришь внимания вперед, а после, в точном соответствии с твоим описанием, в психушке сгноили.

–Так. И тебе теперь, насколько я понимаю, срочно занадобился памятник?

–Папа, не язви, пожалуйста.

–Ну тебе же лавры этого твоего… Земмельвайса покоя не дают!

–Да не в них дело, а в том, что у кого-то должна оказаться голова на плечах!

–Ни у кого! – в сердцах ударил кулаком по столу отец. – Ни у кого и никогда в этой стране не будет головы на плечах. Свою единственную светлую голову они отрубили еще в 1918-ом. Все на этом. Никого там больше не было и уже не будет. Не надейся, что после смерти тебя вспомнят и твои заслуги признают…

–Но ведь Земмельвайс…

–То в Европе. У них все другое – ментальность, история, образ жизни, отношение к людям, все, понимаешь?! Здесь уже давно забыли о человеке и человечности, об отношениях к социуму, о взаимоуважении. А ты на какую-то историческую память надеешься! Хи! Нашел, о чем говорить – да они эту память ногами в грязь втаптывают постоянно. Они историю перекраивают в угоду собственной власти, в угоду временщикам, чуть ли не два раза в год, и в этой стране он задумал осуществить интеллектуальную революцию! Не тут-то было, Мойша… Послушай, шо скажет тебе старый еврей. Бери ты эту свою Катю и, если хотите жить более или менее нормально, приезжайте сюда. Тут мы, как-нибудь поможем, проживем, одним словом. Нигде за пределами этого города в этой стране жизни нет и быть не может! А уж если надумал жить хорошо – то прямиком в Европу. И чем скорее, тем быстрее, а то гляди, как они все туда ринутся через пару годков, как уже было в 1920-ом.

Мойша с ужасом и отчаянием смотрел на отца. В юноше вновь взыграли детские амбиции – ему казалось, что отец попросту не хочет поддержать его, разделить его взглядов. А старый Самуил, не встретив понимания во взгляде собственного сына, махнул рукой и изрек:

–Да, делай ты что хочешь…

Наутро они снова встретились на общей кухне.

–Ты это, сынок, – издалека начал Самуил. – Я тут подумал. Ты напиши все это на бумаге и отнеси в приемную Генерального прокурора. Что толку в словах? Слова, как говорится, к делу не пришьешь, а на бумажку у нас всегда, сам знаешь, какая реакция. Как говорится, без бумажки ты букашка…

Мойша с радостью воспринял совет отца – и уже к вечеру бумага с подробным описанием озерского синдрома Земмельвайса была в приемной Генерального прокурора. Ответ не заставил себя долго ждать – следующим утром раздался звонок на телефон молодого врача. Заместитель Генерального прокурора страны приглашал его к себе лично.

Мойша явился на прием к генералу юстиции чуть свет – в половине девятого он уже переступал порог его кабинета.

–Однако, – протянул седовласый генерал, – никак не ожидал, что Вы приедете так рано! Что ж, проходите, присаживайтесь!

–Дело не терпит отлагательств, Яков Николаич…