Расин и Шекспир

Мне кажется, что писателю нужно почти столько же храбрости, сколько и воину: первый должен думать о журналистах не больше, чем второй о госпитале.

Лорд Байрон, автор нескольких великолепных, но всегда одинаковых героид и многих смертельно скучных трагедий, вовсе не является вождем романтиков.

Если бы нашелся человек, которого наперебой переводили бы в Мадриде, Штутгарте, Париже и Вене, можно было бы утверждать, что этот человек угадал духовные стремления своей эпохи[55].

У нас популярный Пиго-Лебрен[56] гораздо более романтик, чем чувствительный автор «Трильби»[57].

Читает ли кто-нибудь «Трильби» в Бресте или Перпиньяне?

Романтическим в современной трагедии является то, что поэт всегда дает выигрышную роль дьяволу. Нечистый говорит красноречиво, и публика очень любит его. Всем нравится оппозиция.

Антиромантичен г-н Легуве, который в своей трагедии «Генрих IV»[58]

не может воспроизвести прекраснейшие слова этого короля-патриота: «Я хотел бы, чтобы у самого бедного крестьянина в моем королевстве хотя бы по воскресеньям был к обеду суп из курицы».

Самый ничтожный ученик Шекспира сделал бы трогательную сцену из этих поистине французских слов. Трагедия во вкусе Расина выражается гораздо более благородно:

Хочу я, чтобы в день, когда покой все чтут,В смиренных хижинах трудолюбивый людПо милости моей на стол, не скудный боле,Поставить блюдо мог, что ел богач дотоле.«Смерть Генриха IV», действие IV[59].

Прежде всего, романтическая комедия не станет нам показывать своих героев в расшитых камзолах, не будет вечных влюбленных и брака в конце пьесы, герои не будут менять своего характера как раз в пятом действии, иногда она будет изображать любовь, которая не может быть увенчана браком, и брак не будет называться гименеем ради рифмы. Можно ли заговорить о гименее

в обществе, не вызвав смеха?

«Наставники» Фабр д'Эглантина[60] открыли путь, который был закрыт цензурой. Говорят, в его «Мальтийском апельсине» некий епископ готовил свою племянницу на должность любовницы короля[61]. Единственная энергичная ситуация, которую мы видели за последние двадцать лет, — сцена с ширмой в «Тартюфе нравов»[62] — заимствована из английского театра. У нас же все энергичное называется непристойным. «Скупой» Мольера[63] был освистан (7 февраля 1823 года), так как там сын непочтительно относится к своему отцу.

Самые романтические из современных произведений — это не большие пятиактные пьесы вроде «Двух зятьев» (кто же теперь отказывается от своей собственности?)[64]

, а всего-навсего лишь «Проситель»[65], «Бывший молодой человек»[66] (подражание «Лорду Оглби» Гаррика), «Мишель и Кристина»[67], «Шевалье де Каноль»[68], «Кабинет прокурора»[69], «Приказчики»[70], песни Беранже Романтика в жанре буффонады — это допрос из «Осетра»[71], очаровательного водевиля г-на Арно, это «Г-н Бофис»[72]

. Вот к чему приводят резонерство и литературный дендизм эпохи.

Аббат Делиль был в высшей степени романтичен для века Людовика XV. То была поэзия, как раз созданная для народа, который при Фонтенуа[73], сняв шляпы, говорил английской пехоте: «Господа, стреляйте первыми». Конечно, это очень благородно, но как такие люди имеют дерзость говорить, что они восхищаются Гомером?

Древние очень посмеялись бы над нашей честью[74].

И после этого требуют, чтобы такая поэзия нравилась французу, который участвовал в отступлении из Москвы![75].

На памяти историка никогда еще ни один народ не испытывал более быстрой и полной перемены в своих нравах и своих развлечениях, чем перемена, происшедшая с 1780 до 1823 года. А нам хотят давать все ту же литературу! Пусть наши важные противники посмотрят вокруг: глупец 1780 года говорил дурацкие и пресные остроты, он постоянно смеялся; глупец 1823 года произносит философические рассуждения, неясные, избитые, скучные, у него постоянно вытянутое лицо — вот уже значительное изменение. Общество, в котором до такой степени изменился столь существенный и часто встречающийся его элемент, как глупец, не может более выносить ни комического, ни патетического на старый лад. Раньше каждый хотел рассмешить своего соседа; теперь каждый хочет обмануть его.

Неверующий прокурор приобретает роскошно переплетенные сочинения Бурдалу и говорит: «Это нужно сделать ради моих канцеляристов».

Поэт, романтический по преимуществу, — это Данте; он обожал Вергилия и, однако, написал «Божественную комедию» и эпизод с Уголино, а это менее всего походит на «Энеиду»; он понял, что в его эпоху боялись ада[76].

Романтики никому не советуют непосредственно подражать драмам Шекспира.