Раскаленный добела

Матильда закончила, и я протянула ей мусорную корзину. Она выбросила испачканные коричневым ватки, упаковала обратно свою бутылочку и забрала у Рогана кота, закинув его передние лапы себе на плечо. Она погладила его по шерстке.

— Все, все. Все хорошо. С тобой все в порядке.

Кот замурчал.

Из коридора прибежала взволнованная Каталина.

— Вот ты где. Я отлучилась всего на секунду в ванную, а ты исчезла. Идем, приготовим с тобой печенье.

Матильда взяла ее за руку.

— Спасибо! — поблагодарила она Рогана.

— Пожалуйста, — ответил тот с рыцарской учтивостью.

Августин улыбался.

Роган перевел взгляд на меня.

— Почему я? Почему не ты?

— Корнелиус — папа-домосед, — пояснила я. — Она привыкла искать помощи у мужчин. Наверняка, он обычно держит кота, но сейчас оказался недоступен.

Роган откинулся на спинку стула.

— Ужасно, когда ему напоминают, что он человек, — обратился ко мне Августин. — Он не знает, что с этим делать. Только подумай, Коннор, однажды ты можешь стать отцом, и у тебя будет собственный ребенок.

Роган посмотрел на него так, будто кто-то вывернул ему на голову ведро холодной воды.

Пришло время расплаты.

— Сильно в этом сомневаюсь. Он останется в своем доме, и будет предаваться размышлениям в одиночестве, погруженный в собственный цинизм и горечь.

— И развлекать себя кучами денег и высокотехнологичными игрушками, — подхватил Августин. — Как задумчивый супергерой.

У Августина было чувство юмора. Кто бы мог подумать?

— Может, нам стоило бы скинуться на какой-нибудь прожектор с символом Рогана на нем…

Роган достал бумажник, вытащил две долларовые купюры, и подвинул одну ко мне, а другую к Августину.

— Не могу видеть, как голодают комедианты. Нашей единственной ниточкой остается Габриэль Барановский — любовник Елены, по словам ее мужа-недоноска. Ты поможешь мне с Барановским, Августин?

— Я не планировал посещение, — отозвался Августин. — Но теперь я не против поучаствовать. Не потому, что у меня какие-то альтруистические мотивы, а потому, что когда все это наконец-то выплывет наружу, разразится настоящее землетрясение. Оно сотрясет политику Домов не только в Хьюстоне, но и во всей стране, а я не могу позволить себе не знать его последствия.

— Посещение чего? — встряла я.

— Что тебе известно о Барановском? — спросил Августин.

— Ничего, — ответила я. — У меня не было шанса навести справки. Я была занята, пытаясь не умереть.

— Габриэль Барановский — онейромант, — сказал Роган.

Онейроманты предсказывали будущее через сновидения. Испокон веков люди пытались познать грядущее любыми доступными способами, от бросания костей до изучения дырок в сыре. Просмотр снов оказался одним из самых распространенных методов.

— Он делает очень точные краткосрочные предсказания, — продолжил Роган. — И видит сны преимущественно о бирже.

— Сны — ночью, торговля — днем, — сказал Августин. — Он заработал свой первый миллиард еще до тридцати.

— Первый миллиард?

— Он стоит больше, чем мы оба вместе взятые, — заметил Роган. — Он остановился на трех миллиардах, потому что ему это наскучило.

— Жена? — спросила я.

— Он никогда не был женат, — покачал головой Роган.

— Но он Превосходный.

Это было очень странно. Поиск подходящей партии и рождение одаренного наследника было делом первостепенной важности для Превосходных. В нашем мире, магия была наравне с властью, а Превосходные ничего так не боялись, как утраты власти.

— Если у него нет жены, то, значит, нет и наследника, и его семья утратит статус Дома.

Семья должна была иметь минимум двух живых Превосходных в трех поколениях, чтобы считаться Домом и рассчитывать на место в Ассамблее.

— Ему на это плевать, — сказал Роган. — Он никогда не посещает Ассамблею или публичные мероприятия.

— Очень похоже на одного нашего знакомого, — заметил Августин. — По слухам, у Габриэля есть внебрачный ребенок, но никто и никогда не видел его или ее.

— Тогда что он делает со всеми этими деньгами?

— Что ему взбредет в голову, — пожал плечами Роган.

— Барановский — коллекционер, — сказал Августин. — Редкие автомобили и вина, украшения и предметы искусства.

— Редкие женщины, — продолжил Роган. — Вероятно, он был единственным любовником Елены, но для него она была лишь одной из многих. Это его страсть, и он ничего не может с собой поделать. Чем вещь необычнее и уникальнее, тем больше он ее хочет. Что он хочет очень, очень сильно, так это «Гадалку» 1594 года кисти Караваджо.

— Караваджо был бунтарем, — пояснил Августин. — В 1590-х большая часть итальянской живописи состояла из работ маньеристов — постановочных, неестественных изображений людей с непропорционально длинными конечностями, написанных резкими цветами. Караваджо писал с натуры. Его работы показывали обычных людей и они были очень реалистичными для того времени, лукавыми и забавными. Позже он стал очень влиятельным мастером.

Это все поясняло.

— Барановский отождествляет себя с Караваджо, — сказала я. — Они оба отвергли установленный искусственный статус-кво и делали то, что считали настоящим и важным.

— Именно, — кивнул Роган.