Раскол

Полученные сведения представляли несомненный интерес. Из более чем десятка донесений становилось ясно, что происшедшее явилось неожиданностью даже для большинства лидеров оппозиции. Более того, они сами были напуганы тем, что произошло в городе. Здесь необходимо кое-что пояснить. Среди так называемых новых лидеров оппозиции были такие, которые очень часто разглагольствовали о необходимости покарать врага и так далее. Но в большинстве случаев это был лишь своеобразный политический трюк. Они хотели оттеснить лидеров из числа интеллигенции, больше склонявшихся в сторону взвешенных решений, и, играя на чувствах и эмоциях народа, перехватить инициативу, стать во главе оппозиции. Как правило, они нередко перегибали палку. Но одно дело — говорить, а другое — действовать. Многие еще помнили методы успокоения, которыми мастерски владели силовые институты Союза. Поэтому создать видимость каких-то вооруженных отрядов, натужно призывать к немедленному развалу СССР — на это они еще были способны, но организовать в городе то, что произошло в середине января, они при всем своем желании не могли, во всяком случае тогда не могли.

Более того, по свидетельству многих очевидцев, с некоторыми не в меру смелыми лидерами случались чуть ли не истерики, когда им докладывали о том, что творится в городе. Один из них, выпив с горя лишка, с ужасом кричал, что его подставили, обещали помочь, а спровоцировали никому ненужную бойню. А всю ответственность потом свалят на него.

По информации ряда агентов, в толпе возбужденных горожан часто появлялись странные люди, призывающие к насилию. Некоторые из этих людей были известны сотрудникам комитета. Будучи, как правило, выходцами из Южного Азербайджана, они работали на некоторые западные разведки. Никаких хорошо организованных, а тем более вооруженных групп в городе практически не было, хотя оружие как таковое имелось. Чаще всего им бахвалились подвыпившие юнцы, вовсе не собиравшиеся с помощью его отстаивать какие-нибудь идеалы. Явно ощущалось, что у этих людей нет единого, хорошо организованного центра. Все это, за исключением трагедии, происшедшей с армянским населением города, больше напоминало какой-то дьявольский фарс, организованный кем-то со стороны, в котором все — и трагедия с армянами, и вызывающе воинственные призывы, и автоматы «Калашникова», в большинстве своем из школьных арсеналов с продырявленными стволами и без патронов — должно было создать видимость чего-то серьезного, неотвратимого, преступного. Чтобы иметь в дальнейшем серьезные основания для наказания, чтобы другим было неповадно.

По свидетельству одного из сотрудников ГАИ, он заметил, как к группе молодых парней, вольготно расположивших недалеко от сквера, подъехала машина, полная продуктов и водки, которые оперативно передали этим защитникам свободы. Поехав за ними, он вышел на небольшой магазин, где ему на вопрос, куда только что был отправлен груз, вызывающе ответили, что за все уплачено и пусть он вообще лучше убирается, а то ему даже погоны не помогут. В другом месте тот же сотрудник милиции видел, как бесплатно раздавалась анаша.

Все эти факты невольно подтверждали слова Полковника, охарактеризовавшего происшедшее в Баку как последнее, самое кровавое звено единой цепи, которую кто-то цепко держал в своих преступных руках.

К пяти часам вечера была собрана информация как от агентуры, так и от самих сотрудников, ведущих непосредственное наблюдение за развитием событий в городе. Картина в целом была ясна. Силовые институты, привыкшие к беспрекословному подчинению верхам и хорошо прочувствовавшие на собственной шкуре, что значит ослушаться и, не дай бог, проявить инициативу, на все запросы получали уклончивые ответы. И только на один вопрос ответ был вполне однозначен: не вмешиваться это функция другого министерства. МВД кивало на КГБ а тот, в свою очередь перекладывал всю ответственность на армию, и так до бесконечности. Руководители соответствующих республиканских ведомств, вскормленные той же самой системой и хорошо усвоившие на всю оставшуюся жизнь, что вперед батьки лезть в пекло небезопасно, отсиживались в стороне, соблюдая раз и навсегда принятые правила игры. А в городе все это время происходило то, что в цивилизованных странах называют массовыми беспорядками, и никто не пытался их остановить, хотя в городе к тому времени находились двенадцать тысяч солдат внутренних войск, которые могли взять ситуацию под контроль.

Но кто-то точно так же, как и в Сумгаите, был в этом очень не заинтересован, и город продолжал балансировать между беспределом и порядком, постепенно, в силу определенной инерции, склоняясь к обычному ритму жизни мирного города. Но, естественно, преодолеть ту заветную черту ему уже не позволили бы. Это явственно ощущалось, это само собой вытекало из внутренней логики всего происшедшего.