Больше никто ни о чем не спрашивал, а немецкий социалист из Интернациональной бригады принес пучок прутиков и показал им, как играть в «Вытяни прутик». Он сообщил им, что теперь февраль. На вершинах дальних гор лежал снег. Кормили один раз в день баландой. Но все было организованно, и чувствовалась некая безопасность. Дядя Джек оказался прав. Они пригибались, когда объявляли воздушную тревогу. Стрельба не прекращалась, хотя доносилась издалека. Дни тянулись долго, и они убивали время вытягиванием прутиков. Игре они быстро обучились. Счет вели Йен или Фрэнк.
В эту неделю в лагере трое умерли от истощения, а в следующую двое, один от истощения, другой от побоев. Или это была какая-то болезнь? Колени Джеймса заживали. Они не жаловались, потому что Интернациональной бригаде повезло по сравнению с испанскими республиканцами. Говорили, что фашистам, взятым в плен республиканцами, устроили отнюдь не курорт. Йен предположил, что иностранцев содержат прилично, чтобы использовать их как заложников. Одного человека освободили в обмен на поставленную гаубицу. Они смеялись. Был это слух или факт? Кто знает. Кто вообще что-нибудь знает?
Глава 24
Сон не шел, и Джеймс встал и пошел прогуляться вдоль тисовой изгороди. Он все еще не мог поверить, что вернулся домой. Впереди серебристые стволы берез, примулы пестрым ковром покрыли землю. Пели птицы, охраняя свою территорию. На березах виднелись пока только почки, а листьев нет, и дул холодный ветер. Джеймс дошел до сарая. Его велосипед на месте, только руль совсем заржавел. Он вывел его на свет: цепь нужно смазать. Может быть, он займется этим. Может быть.
Джеймс пошел дальше по проезду. Гравий хрустел у него под ногами. Вот и дендрарий. Он поднял голову. Никаких бомбардировщиков. Нет, надо отключиться. Остальные, наверно, там, где он их бросил. Нет, снова отключиться. Он. Их. Бросил.
Он не знал, зачем в лагерь приехал в сверкающем черном автомобиле офицер-итальянец и поднялся в кабинет коменданта. Пленные бросили свои занятия, потому что такое уже случалось, и людей забирали. Страх пропитывал все вокруг, его запах, казалось, можно было почувствовать. Через некоторое время от коменданта вышли трое охранников, а итальянец направился к автомобилю. Стегнув тросточкой по начищенным до блеска сапогам, он кивнул своему шоферу. Джеймс увидел, что охранники двинулись в сторону их группы игроков в прутики. Все поднялись, как по команде, и ждали, стоя плечом к плечу.
– Ты, – сказал приземистый грубого вида охранник, тыча пальцем в Джеймса, у которого сразу же начали подкашиваться ноги. Йен схватил его за одно плечо, а Фрэнк за другое. К горлу подкатила желчь. Джеймс сглотнул ее, заставляя себя стоять прямо.
– За что? – прохрипел он.
– Ты! – снова заорал охранник. Двое других оттолкнули Йена и Фрэнка двумя ударами и поволокли его.
– За что? – повторил он, испытывая желание сопротивляться, но отказываясь показать этим сволочам свой страх. И поэтому, когда его толкали к автомобилю, он обернулся и крикнул: – Все будет в порядке!
Йен ощупывал сломанный нос, Фрэнк легонько обтирал разбитую губу. Джеймс подошел к автомобилю и, остановившись рядом, задал этот же вопрос офицеру, стоявшему у открытой двери. Тот открыл заднюю дверь. Джеймс произнес:
– Я ничего не знаю, что могло бы вам помочь, кроме правил игры в прутики.
– Садитесь, – приказал офицер.
Внутри Джеймс увидел немецкого офицера. Немец похлопал рукой по сиденью рядом и сказал:
– А, герр Уильямс. У вас влиятельные друзья. А может быть, кто-то где-то предложил что-то ценное в обмен на ваше освобождение.
Джеймс сел в машину. Итальянец хлопнул дверью и с удобством устроился на переднем пассажирском сиденье. Когда слова немца дошли до сознания Джеймса, он попытался нашарить ручку двери. Ее не было.
– Я не хочу ехать. Здесь мои друзья. Как я могу выйти?
Шофер нажал на газ, и автомобиль увез Джеймса прочь от лагеря.
Он протянул руку и дотронулся до ветви платана. Она была такая гладкая. Дул резкий ветер. Да, здесь была еда, чтобы есть, вино, чтобы пить, но и после двух недель пребывания дома желудок у него не работал. Он вздохнул. Странное ощущение: как будто он смотрит на все окружающее сквозь толстые линзы. Примроуз выросла, она не была больше голенастым жеребенком. Терри и Фанни стали матерыми, умелыми профессионалами и прекрасно заменили Скакуна. Дэвид проделал отличную работу. Эстрелла и Мария пообвыклись, но мало с ним говорили, только сказали, что очень рады, что он выжил.
Казалось, Истерли Холл продолжал жить безмятежной жизнью. Мир здесь ощущался во всем, но сам он не чувствовал ничего, кроме сжигающей его ярости. От этого ему все время было жарко, он не мог спать, но когда и удавалось заснуть, ему снились звуки прерывистых выстрелов и голоса друзей, что-то кричавших, когда его заталкивали в итальянский автомобиль.