Расколотое небо

— Время! — крикнул Анатолий, надевая спортивный свитер.

Геннадий и Николай поднялись, отряхнулись и направились домой.

Утро выдалось тихое и безветренное. Вершины пирамидальных тополей уже опушились клейкими зелеными листьями. Летная смена обещала быть удачной, погода безоблачная, видимость «миллион на миллион». Геннадий и Анатолий радовались погоде, и на душе у них было празднично. Николай хмурился — ему не летать. Он пообещал Геннадию и Лиде исполнить давнюю просьбу их сыновей — привести ребят на аэродром, Геннадий остановился, запрокинул голову и опытным взглядом окинул небосвод. Подернутое сизой дымкой, начавшее синеть светло-голубое небо казалось ему рыхлым и мягким, будто было отгорожено от земли тонкой, белесой вязью приподнятого тумана. Вязь плавилась и таяла на глазах, словно открывая летчикам огромные ворота в небо.

Анатолий же поглядывал на финский дом в конце аллеи — уж очень хотелось, чтобы Шурочка вышла на крыльцо и хотя бы одним только взглядом проводила его на аэродром, как это делала Лида.

— Порулили, а то опоздаем, — сказал Геннадий.

Анатолий с досадой перекинул планшет в другую руку и надвинул фуражку на брови. Неожиданно он почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Словно подслушав его мысли, на крыльце и впрямь стояла Шурочка. Он хотел было помахать ей рукой, но постеснялся — вдруг показалось, что весь городок смотрит на него. Молча кивнул и кинулся догонять друзей.

В столовой их встретила официантка, усадила за стол, предложила меню. Геннадий заказал на всех, окинул взглядом пустой зал. Официантка принесла завтрак, они торопливо поели и заспешили к автобусу, нетерпеливо пофыркивавшему за окном.

В автобусе летчики беззлобно посмеивались над болельщиками армейской футбольной команды, занявшей в прошлогоднем чемпионате страны чуть ли не последнее место.

— Слушай, Сторожев, как же так можно играть в футбол? — вопрошал комэск Федор Пургин. — Бьет твой центр нападения с пяти метров — и выше ворот! За что им хорошую зарплату выдают?! Бегают одиннадцать здоровенных бугаев полтора часа по полю, и никто ни разу не может попасть в ворота! Это же умудриться надо!

Анатолий пытался как-то оправдать промахи любимой команды, но противники заглушали его голос.

— Давай, Сторожев, договоримся так: или ты пишешь письмо футболистам и особенно другу твоему — защитнику, или я тебя не планирую на ночные полеты. Будешь ходить со вторым классом еще год. Скоро осень, тебя на первый класс готовить пора. Учти и уговор наш помни. Ежели меня немножко потренировать, даже я наверняка с пяти метров попаду в ворота, а твои мастера не попадают.

Пургина перебил командир эскадрильи майор Сергей Редников.

— Ты, Федор Иванович, — обратился он к Пургину, — не в форме, промахнешься.

— Это почему же? — возразил Пургин.

— «Подвесной бачок» помешает, жирку поднабрал, — под хохот летчиков ответил Редников.

Редников окончил академию два года назад. Высокий, по-армейски подтянутый, стройный, розовощекий, со светлыми, коротко подстриженными волосами, он выглядел, как лейтенант после выпуска. Фуражку носил с креном на левый висок, прикрывая едва заметный шрам — след первого прыжка с парашютом. Затянуло в штопор, стропы основного парашюта перепутались, одна резанула по виску, выдрав лоскут кожи и волосы. Сергей растерялся: земля наваливается, а что делать — забыл, страх память отшиб; стропы и лямки перед глазами мельтешат, в ушах воздух свистит, руки оцепенели. Так бы и падал, запутавшись в стропах, словно щука в сетке, если бы кто-то из курсантов не крикнул: «Запасной выпускай, раззява!» Рванул кольцо запасного, и опять невезение: надо было полотнище в сторону от себя отбросить — не смог. Падал и распутывал лямки да стропы. У самой земли купол наполнился. Ударился здорово, месяц лежал в госпитале. Ноги посинели, распухли, что колоды. Списать хотели — стойкое нарушение кровообращения ног. Массажи помогли, и врач полка отстоял.