Расколотый Мир

С наилучшими пожеланиями, Ваш собрат Хауэлл-младший, попечитель Дома Скорби».

Лив показала письмо коллегам, но те сочли его розыгрышем. Ответное письмо с просьбой сообщить необходимые подробности она написала скорее из чистого упрямства. Всю зиму она была занята: преподавала, занималась исследованиями и прочими делами. Ответа не последовало, но Лив на это и не рассчитывала. Однако в первый день весны, к своему удивлению, отправила в Дом Скорби еще одно письмо, в котором сообщала, что приняла решение отправиться на Запад при первой же возможности.

Ей не спалось. У кровати громко тикали золотые часы, а в голове роились мысли о дальней дороге и скорости. Лив никогда не видела Локомотивов Линии и не представляла, как они выглядят, но в прошлом году ходила на выставку картин, где любовалась бескрайними просторами Запада, широкими равнинами, подобными морю или небесам. Должно быть, это было не год, а два назад — Бернард тогда был еще жив. Картины были огромными, во всю стену: горы, реки и необъятные небеса, иногда ясные, иногда предвещавшие бурю, леса и долины. Панорамы — вот что рисовали на Западе. Это было безудержное буйство ландшафтов. На нескольких картинах изображались кровавые побоища. Та, что называлась «Падение Красной Республики», была особенно ужасна: тяжелые гибельные грозовые тучи, тысячи солдат, бьющихся насмерть в черной долине, втоптанные в грязь знамена. Там, на Западе, постоянно из-за чего-то воевали. Полдюжины картин посвящались тому, как Линия покоряла природу: высокие металлические арочные мосты, обуздавшие горы, железные дороги, рассекающие леса Пятна темной краски — те самые Локомотивы, — казалось, двигались по холсту, приковывая взгляд. Нашлось даже несколько видов Крайнего Запада — тех мест, где мир оставался еще не завершен и полон диких огней и молний. Земля там вздымалась, подобно морю, и во мраке рождались странные, причудливые демоны... Лив вспомнила, как Агата вздрагивала и ежилась, а Бернард, одетый в тяжелое твидовое пальто, держал ее за руку и что-то бубнил о делах факультета, не давая сгинуть в бездонных глубинах картин.

Воспоминания эти проносились в голове, теряя четкость и уступая место мыслям о скорости и дальней дороге. От Дома Скорби ее отделял целый мир. Она не могла представить, как путешествует на Локомотиве Линии, но вообразила, что покидает город в экипаже: колеса вдруг приходят в движение, их уже не остановить; лошади встают на дыбы, экипаж кренится, и вся ее привычная, размеренная жизнь рассыпается ворохом бумаг и старых платьев.

Ощущение не то чтобы неприятное: оно столь же волновало, сколь и пугало ее. Но ей нужно было заснуть, и потому она развела м стакане воды две капли успокоительного средства ядовито-зеленого цвета. По телу разлилось привычное приятное оцепенение.

Лив привела в порядок дела. Ее съемные комнаты принадлежали факультету, поэтому она позаботилась о том, чтобы в ее отсутствие там смогли селиться бедные студенты. Проконсультировалась с юристом по поводу своих вложений. Стала почти каждый вечер обедать с Агатой и ее семьей. Отменила подписку на научные журналы. Неожиданной проблемой обернулись золотые часы: на одежде Лив не было карманов, в которых поместилась бы такая тяжелая вещь, но она дорожила подарком и не могла не взять его с собой — и в конце концов решила повесить часы на цепочку как кулон, чтобы тикали возле сердца.

Навестив своих пациентов, она отдала распоряжения насчет их будущего. Девицу Андресен передала в попечение доктору Экштайну, надеясь, что грубый весельчак хорошо подействует на бедную, болезненную девушку и излечит ее от неврастении. Юношу Фасселя завещала доктору Науманну — того могли заинтересовать частые непроизвольные всплески полового влечения. Росчерком пера разлучила близняшек фон Мейер, страдавших от выморочных романтических кошмаров, и осталась весьма довольна собой. Почему она не подумала об этом раньше? Это была превосходная идея. Находясь рядом, сестры лишь усугубляли болезнь друг друга. Теперь же одна девочка попала под присмотр доктора Экштайна, другая — доктора Ленкмана. Графиня Ромсдаль казалась ей совершенно здоровой, если только не считать болезнью чрезмерные богатство, праздность и самолюбие, поэтому Лив решила, что графиню хотя бы немного развлечет доктор .Чейдель. Вильгельма и мальчишку Оландена, впавшего в кататонический ступор, отдала доктору Бергману. Милую, миниатюрную Бернарду, боявшуюся свечек, теней и собственного мужа, отправила на горный курорт. А Магфрид...

Магфрид вломился в ее кабинет поздно вечером. Он так и не научился стучать в дверь. От испуга она пролила на стол чернила. Магфрид расплакался:

— Доктор... Вы уезжаете?

Она отложила перо и вздохнула:

— Магфрид, я тебе еще на прошлой неделе говорила, что уезжаю. И на позапрошлой — тоже.

— Мне сказали, что вы уезжаете!

— Я сама тебе об этом сказала. Забыл?

На мгновение он безмолвно замер, а потом бросился оттирать стол рукавом. Чтобы остановить его, Лив накрыла его ладонь своею.