Расколотый Мир

— Попытка не пытка, — заявил Кридмур, допивая горькое пойло. — Как представитель цивилизованного народа, вы должны это понять, Лив. Сядьте, отдохните. Побеседуйте с Генералом.

Сказав так, он убежал прочь по лесистому склону непонятно куда. Раздобыть еды? Шпионить за преследователями? Лив не знала.

Она села под ивами, стараясь не обращать внимания на зеленые ветки, гнувшиеся и ласкавшие воздух, словно в попытке стать чьими-то пальцами...

Она сверилась с золотыми карманными часами. Часы сломались несколько дней назад и до сих пор не пришли в норму. Они по-прежнему мерно тикали, но стрелки иногда не двигались, а иногда крутились так быстро, что механизм дрожал, порой же шли в обратном направлении — земля здесь еще была не готова к тому, чтобы на ней установилось нормальное течение времени. Хотя часы теперь были бесполезны, Лив не решалась их выбросить — ее печалила мысль о том, что их никто никогда не найдет.

Она попробовала поискать оружие и была поражена, когда нашла среди плоских круглых камней у реки острый каменный наконечник. Она не знала, принадлежал ли он копью или стреле, но ей было все равно. Вскоре она нашла еще несколько таких же предметов.

Следы холмовиков. Это было так очевидно, что она уже могла себе их представить — конечно же здесь, на Дальнем Западе, им незачем прятаться. Свежие ли это следы? Кридмур, несомненно, заметил их гораздо раньше, но почему он оставил ее одну с этим оружием? Может быть, наблюдал за тем, что она с ним сделает?

Это было безумием, паранойей, умственным параличом: Лив запретила себе и думать об этом. Но выбрала самый легкий и острый из наконечников и спрятала под тяжелым поясом, которым подпоясывала бесформенные красные фланелевые штаны, купленные Кридмуром у жены фермера в окрестностях Клоана; к этому поясу она до сих пор не привыкла.

Как же ей было неприятно носить одежду, которую он то ли купил, то ли украл для нее!

Лив знала, что в таким незавидном положении, как у нее, люди часто привязываются к своим захватчикам.

Промелькнула мысль о том, что строить планы против Кридмура — предательство. Она не хотела, чтобы дело зашло чересчур далеко. Она видела, как он убил человека, — не стоит забывать об этом.

Кридмур поднялся по песчаному склону. Он был счастлив. Уже то, что он просто шел на запад, приносило ему радость. Свежий воздух и физические упражнения — лучшее лекарство, Генерал и доктор Альверхайзен согласились бы с этим Но что еще важнее — прошло много дней с тех пор, как голос Хозяев в последний раз звучал в его голове, много дней, за которые он ни разу не совершил ничего мерзкого или ужасного. Можно даже сказать, теперь он занят благим делом — ведет несчастного старика и молодую женщину в безопасное место, уберегая их от Линии... Мысль об этом забавляла его.

Он встал на высокий камень, приложил к уху ладонь и различил еле слышные звуки, издаваемые линейными. Тихим эхом вдали разносился топот их тяжелых сапог. Далеко. За несколько дней пути до них.

Он нашел ручей с пресной водой, наполнил бурдюк.

В железной склянке он уберег от дождя несколько сигарет. Самое время насладиться одной из них. Он присел у камня, закурил и стал слушать журчание ручья.

На камнях у воды виднелись завитки алой краски. Кобальтовые и красные чешуйки и грани блестели на солнце, пробивавшемся сквозь деревья. Водный поток образовывал меж камней небольшую запруду. Кридмур заметил движение в воде и нагнулся, чтобы присмотреться.

Из речной глубины к нему тянулись руки. Бледные руки утопленников. Тонкие, почти бесплотные пальцы безжизненно колыхались в воде, точно водоросли. Он мог сосчитать их — три, четыре, десять, но это было бессмысленно. Единственный сломанный ноготь прорвал натяжение водной глади — шокирующая нелепость, словно утром во время бритья ему подмигнуло собственное отражение в зеркале. Мертвая плоть под ногтями была красной от крови. Тонкие линии этих рук убегали ко дну, точно спутанные белые корни; вода была глубокой и темной, как память. Кридмур вспомнил своих утопленников. Убитых мужчин. И женщин тоже — в основном ему приходилось убивать мужчин, но неизбежно попадались и женщины: убийство — наука неточная. Погружаясь в воду, все они слабо размахивали руками. Некоторые звали на помощь.

Птицы, свистевшие с деревьев вокруг него, и лягушки, квакавшие в зарослях тростника, умолкли. Это фокусы Первого Племени. Зачем все это нужно? Чтобы пригрозить ему или предупредить? Развлечь — или сообщить о чем-то? Кто их знает, этих холмовиков? Но Кридмуру это казалось недружелюбным.

Зрелище не из приятных, но он видал кое-что и похуже. Каждый день, когда он закрывал глаза, а во тьме раздавался шепот Мармиона, — это было ужасно. Если это — худшее, с чем можно столкнуться в этой долине и на Крайнем Западе вообще, то ему, можно считать, повезло. Он смотрел в воду, пока жуткое видение не исчезло, пока руки утопленников не превратились обратно в цветы лилий и белую пену. Птицы и лягушки вновь заголосили, словно пианист в баре, продолжающий игру, как только стихает толпа.